Нью-Йорк 2140

Но нет. Потому что во многих хедж-фондах попытка максимизировать прибыль приводила к деятельности, дополняющей саму торговлю, в том числе вовлекающую венчурный капитал. Но из-за венчурного капитала ликвидные активы становятся неликвидными, что в финансах вообще считается великим грехом. Ликвидность – это критическая, фундаментальная ценность. В большинстве хедж-фондов это лишь мелочи, и те, кто работает с венчурным капиталом, обычно ограничиваются разговорами о «дополнительном инвестировании», полагая, что это просто поможет им набраться опыта, который позволит тем, в кого они вкладываются, преуспеть в делах. По большей части это ерунда – надуманное оправдание вопиющей неликвидности их вложений, но нельзя отрицать, что многие из них лелеют свои заблуждения.

И это, опасался я, и было той кроличьей норой, в которую упала Джоджо. Я беспокоился, что она хотела больше, чем заработать денег, хотела сделать какую-нибудь выгодную инвестицию в так называемую реальную экономику. «Эльдорадо» почти наверняка имел в сотни раз больше собственных активов, и неликвидность делала его уязвимым. Венчурный капитал предназначался для супердлинных позиций и потому был опасен, поскольку никаких суперкоротких позиций, чтобы их уравновесить, не существовало. Вот и выходило, что Джоджо слишком сильно вложилась эмоционально в малую часть бизнеса своей компании, что было опасно само по себе, и значит, она запуталась и хотела получить больше, чем могли ей дать финансы, сама при этом оставаясь в этой же сфере. То есть здесь имели место заблуждение, претенциозность, стремления и отсутствие внимания там, где я не хотел бы этого видеть.

Но сейчас я сам занял по Джоджо супердлинную позицию, по сути, допустил ту же ошибку: потеря ликвидности, стремление к равновесию, неприятие волатильности, привязанность к конкретной статической ситуации, от чего предостерегал даже Будда. И в такой опасной ситуации моя предполагаемая партнерша по проекту совместной жизни, что также было своего рода венчурным капиталом, не попала в цену реализации. И ушла со своим опционом дальше. Вообще от этих финансовых метафор меня воротит, но они возникают у меня в голове, и кажется, я не могу это остановить. Нет, стоп. Она мне нравилась, я ее хотел. А она меня нет. Вот как на самом деле было.

И чтобы ее вернуть, мне нужно было делать то, что сделало бы ее похожей на меня. Можно выразиться и так. Просто начать сначала, только и всего.

Черт, черт, черт.

* * *

Ну, прежде всего нужно быть приветливым. Притвориться перед Джоджо, что я не имею ничего против того, чтобы откатиться на уровень друзей, которые живут в одном районе, заняты в одной сфере и видятся в компании общих знакомых после работы. Это было непросто, но мне под силу.

Потом мне нужно было найти способ изменить привычный ход жизни. Вместо того чтобы финансиализировать ценность, мне нужно добавить ценности финансам. Сначала я не мог этого даже осмыслить. Как можно добавить финансам ценности, когда они только и существуют ради того, чтобы финансиализировать ценность? Иными словами, как это может сильнее касаться денег, когда деньги и так были высшим источником ценности?

Загадка. Коан, ставящий в тупик. То, над чем я размышлял непрерывно, целыми часами и днями.

И я начал смотреть по-новому, приблизительно так: это должно было что-то значить. Финансы или даже сама жизнь – это должно было что-то значить. А тому, что что-то значит, нельзя было назначить цену. Это некая альтернативная форма ценности.

* * *

Один из способов добиться того, чтобы ИМС играл мне на руку, – внимательно следить за реальным межприливьем. Конечно, я мог заниматься этим только в Нью-Йорке, потому что необходимо посещать межприливье лично, но, что бы ни происходило в Нью-Йорке, это более-менее отражало ситуацию в других прибрежных городах мира, таких как Гонконг, Шанхай, Сидней, Лондон, Майами и Джакарта. Везде наблюдалось примерно одно и то же: водный стресс, технологические улучшения, правовые споры. Выстоят ли строения или рухнут – было одним из ключевых вопросов, а то и самым главным из всех. С каждым зданием было по-разному, хотя можно было собрать крупные массивы данных и создать алгоритмы, способные довольно точно рассчитать риск в отдельных категориях. Место же для домыслов появлялось лишь в некоторых случаях, поэтому безопаснее, как всегда, было обобщать и рассчитывать процентную вероятность.

Но, чтобы исследовать этот вопрос лично, я мог сесть на «клопа» и пометаться по гавани, наблюдая за зданиями, за тем, как там идут дела, и оценивая их по алгоритмам, предсказывающим их будущее, выискивая несоответствия, которые позволили бы мне играть на спредах лучше других трейдеров. Реальный мир вкладывается в модели, тем самым получая преимущество в состязании, особенно перед теми трейдерами, что торгуют прибрежными фьючерсами из Денвера. Вклады реального мира давали пользу, и я был в этом уверен, потому что сам занимался ими четыре года – и все это время они работали.