Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

— Вы просто не любите его и знаете, что он ваш враг. Он и впрямь, юноша, не слишком лестно о вас отзывается. Изображает вас этаким непутевым гулякой, да скорей всего и правда так думает. Ведь все зависит от того, в каком свете нас представить. Друзья рисуют нас так, враги иначе, и я частенько думаю, что обе стороны правы, — продолжал этот проповедник житейской терпимости. — Вы не выносите Барнса и не находите в нем никаких достоинств. А он в вас. На Парк-Лейн происходили жаркие схватки по поводу вашей милости в связи с некими обстоятельствами, о коих я не хочу говорить, — сказал лорд Кью с достоинством. — Чего же добились злопыхатели? Мне по душе и вы и ваш батюшка, которого я считаю достойнейшим человеком, хотя иные пытались представить его расчетливым интриганом. Оставьте мистеру Барнсу, по крайней мере, право на людское снисхождение, и пусть он кому-то нравится, хотя не нравится вам. А что до этой романтической страсти, — продолжал молодой лорд, постепенно загораясь и оставляя те выражения и словечки, каковыми мы обычно уснащаем свою речь, — до этой трогательной повести о том, как Дженни и Джессами полюбили друг друга с первого взгляда, ворковали и целовались под сенью дерев, а потом поселились в шалаше, чтоб и впредь целоваться и ворковать, — боже, какая глупость! Это годится для романов, над которыми вздыхают девицы, но всякий хоть что-то сумевший понять в жизни, знает, какая все это чепуха и бессмыслица. Я не хочу сказать, что молодые люди не могут встретиться, сразу полюбить друг друга, в тот же год пожениться и жить в любви и согласии до ста лет; но это высший удел, боги даруют его лишь Филемону и Бавкиде, да еще разве очень немногим. Остальным же приходится идти на компромисс, устраиваться, как сумеют, и брать добро пополам со злом. А что до бедных Дженни и Джессами, так бог ты мой, — оглянитесь на своих друзей, прикиньте, сколько вы знаете браков по любви и многие ли из них оказались счастливыми. Рай в шалаше! А кто будет платить за шалаш? За чай со сливками для Дженни и бараньи отбивные для Джессами? Если же ему придется довольствоваться холодной бараниной, они поссорятся. Приятные же им предстоят трапезы, когда в буфете шаром покати! Вы осуждаете браки по расчету в нашем мире. Но даже монархические браки основаны на таком же принципе. Мой мясник прикопил денег и выдает дочку за молодого скотопромышленника. Чета скотопромышленников процветает и женит своего сына уже на дочери олдермена. Стряпчий приискивает меж своих клиентов жениха повыгодней для мисс Петиции, а сынка устраивает в коллегию адвокатов, проводит в парламент, где тот выдвигается, становится стряпчим по делам казны, сколачивает себе состояние, заводит дом на Белгрэйв-сквер и выдает следующую мисс Петицию за пэра. Не обвиняйте нас в своекорыстии: мы не хуже, чем наши соседи. Мы поступаем, как все и светская девица избирает лучшую из возможных партий, совершенно так же, как мисс Табачница, когда за ней ухаживают два молодых человека из цеха зеленщиков, дарит своей благосклонностью того, кто ездит с рынка на осле, а не того, кто торгует вразнос.

Эта речь, произнесенная его сиятельством с заметным воодушевлением, несомненно, предназначалась в поучение Клайву, и наш юноша, надо отдать ему должное, не замедлил понять ее смысл. Он сводился к следующему: "Коли некоторые титулованные особы ласково обходятся с вами, молодым человеком, у которого только и есть, что пригожая внешность, хорошие манеры да триста — четыреста фунтов годового дохода, то не слишком полагайтесь на их любезность и оставьте честолюбивые мечты, которые вам, как видно, подсказало тщеславие. Плывите в одном русле с медной посудой, сударь Глиняный горшок, но соблюдайте дистанцию! Вы — милый юноша, и все же иные отличия не про вас, они для тех, кто получше. Вы можете с тем же успехом просить премьер-министра о первом свободном ордене Подвязки, как ждать, что на вашей груди заблещет такая звезда, как Этель. Ньюком".

Прежде чем Клайв явился со своим обычным визитом в отель напротив, туда прибыл последний из высоких участников предстоящего Баденского семейного конгресса. Войдя в гостиную леди Анны Ньюком, Клайв вместо пунцовых щечек и ярких глазок Этель узрел желтое, как пергамент, лицо и хорошо ему знакомый крючковатый нос старой графини Кью. Выдержать взгляды, бросаемые по обе стороны этого мыса из-под кустистых черных бровей, было нелегким делом. На все семейство нагоняли ужас нос и глаза леди Кью — это были ее сильнейшие орудия власти. Одну только Этель ее грозный лик не повергал в страх и смирение.

Кроме леди Кью, в гостиной находились ее сиятельный внук, леди Анна, вся детвора, от мала до велика, и мистер Барне, но никого из них Клайв не имел желания видеть.