Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)

Никому из близких она до сих пор не сказала о последних словах Кью, которые понимала, как прощание с ней. Но даже расскажи она про это домашним, они, наверно, истолковали бы их иначе и по-прежнему считали бы, что примирение состоялось. Впрочем, пока лорд Кью и ее батюшка были оба прикованы к постели, сраженные каждый своим ударом, все разговоры о любви и свадьбе были на время отложены. Любила ли Этель Кью? Она так жалела его в несчастье, так восхищалась его благородным мужеством, так терзалась укорами совести за легкомыслие свое и жестокость по отношению к человеку столь редкой честности, преданности и доброты, что эти чувства в сумме своей, пожалуй, равнялись любви. Предполагавшийся меж ними союз, как, вероятно, и всякий другой, не требовал большей привязанности. Горячая дружба, взаимное уважение и доверие, — я не хочу сказать, что наша героиня оценивала все это столь прозаическим образом, — являются ценным капиталом, вложенным в надежные брачные акции, каковые из года в год растут и приносят верный доход. Многие проматывают свой капитал страстей в первый же год супружества, и потом им не хватает любви на самые насущные нужды. И вот наступает печальный день, когда банковский счет закрыт, в буфете ни крошки, и фирма "Дамон и Филлида" обанкротилась.

Мисс Ньюком, как мы сказали, отнюдь не рассуждала обо всем этом на такой банковский манер — на Ломбард-стрит в этой семье ходили только мужчины. Но, вероятно, она думала, что если бы здесь можно было довольствоваться уважением, сочувствием и приязнью, она бы с радостью и почти от души отдала бы их лорду Кью; она стыдилась своей резкости, вспоминая его великодушие, а теперь еще и его тяжелое состояние; быть может, она размышляла и о том, что есть на свете человек, коему, будь на то судьба, она подарила бы не только уважение, жалость и приязнь, но и нечто во сто крат более ценное. Нам неведомы секреты этой юной леди, но, коль скоро они у нее имеются, ей есть над чем поразмыслить, чем терзаться, просиживая дни и ночи у постели или кресла отца, который и слышать не хочет о другой сиделке; и вот она, угадывая его желания, безмолвно исполняя его просьбы, отмеривая лекарства и сторожа его сон, все время возвращается мыслью к далекому несчастному Клайву и к опасно раненому Кью. Не удивительно, что щеки ее стали бледны, а глаза покраснели; теперь у нее в жизни есть своя забота, своя ноша, и она, несомненно, чувствует себя одинокой с тех пор, как скрылась из виду коляска бедного Клайва.

Старая леди Кью, навестив внучку, что теперь, после двойного несчастья в семье, случалось не так уж часто, не могла не заметить, как та грустна и подавлена. Болезнь сэра Брайена, как легко догадаться, не произвела большого впечатления на даму, достигшую того возраста, когда события подобного рода уже не слишком волнуют; за свою долгую жизнь она схоронила отца, мужа и сына, и смерть их встречала с полнейшим самообладанием, а потому можно ли было ожидать, что она станет убиваться при мысли о возможной кончине какого-то банкира с Ломбард-стрит, пусть даже он приходился ей зятем. Сам Барнс Ньюком не мог бы ожидать этого события с большим философским спокойствием. Итак, заставши Этель в унынии, леди Кью решила, что прогулка на свежем воздухе пойдет девушке на пользу, и, поскольку сэр Брайен спал, увезла ее в своем ландо.

Они беседовали о лорде Кью, о котором приходили ободряющие вести, — он поправляется, несмотря на опеку своей глупой маменьки с ее снадобьями.

— Как только он станет на ноги, нам надо будет поехать и забрать его, душа моя, не то эта дура сделает из него методиста, — любезно объявила леди Кью. — Он всегда слушается ту женщину, что у него под боком, и я знаю одну, у которой он станет лучшим муженьком во всей Англии.

Прежде чем добраться до этого щекотливого пункта, графиня и ее внучка успели обсудить характер Кью, и девушка, разумеется, с восторженным красноречием говорила о его храбрости, доброте и других замечательных качествах. Она так вся и зарделась, когда услышала, какую редкую выдержку и мягкость он выказал в начале ссоры с мосье де Кастийоном и какое великодушие и решимость проявил в момент поединка.