Нюрнбергский процесс, сборник материалов

Папен: Я уже констатировал, что ушел в отставку, а то предложение, где говорится о том, что я, может быть, останусь на посту, — это просто предположение. В действительности я ушел с поста и с июня фактически не исполнял никакой правительственной должности.

Файф:

Посмотрите на следующую строчку в этом письме:

«С этой целью 5 июля я передал вам мои предложения относительно официального заявления, в котором должно быть сказано, почему произошли аресты некоторых чиновников из моего штата и каким образом фон Бозе лишился жизни. Кроме того, там должно было говориться о полной непричастности всех моих сотрудников к восстанию СА. Моя просьба сделать такого рода заявления была выполнена только частично — было объявлено лишь об освобождении и невиновности фон Чирского, фон Савиньи и моего личного секретаря — Штетзингена».

Вы передали Гитлеру свой проект и просили Гитлера издать официальное заявление, но он этого не сделал, он не восстановил честь людей, с которыми вы бок о бок работали, но тем не менее вы остались на своем посту, вы дали согласие Гитлеру принять его предложение остаться на посту вице-канцлера и затем перейти на работу в министерство иностранных дел.

Понимаете, что я хочу сказать? Я говорю совершенно ясно, что единственно о чем вы заботились, — это о вашем личном положении, восстановлении вашей личной чести. Вы готовы были служить этим убийцам, лишь бы была восстановлена ваша собственная честь.

Папен:

Господин обвинитель, лучшим доказательством моих намерений отойти от режима, является тот факт, что я действительно ушел в отставку. Если бы было выяснено все, если бы была установлена невиновность моих чиновников и служащих, которые были арестованы и убиты, тогда для меня была бы возможность остаться на государственной службе, но не вице-канцлером — я ведь отказался от этого поста. Из этого письма вы видите, что Гитлер ничего не предпринял для того, чтобы выяснить причины этих арестов.

Файф: И так как Гитлер не сделал подобной попытки, вы написали еще более отвратительное письмо, в котором восхищались его действиями:

«Глубоко почитаемый имперский канцлер!

Я долго размышлял о нашем вчерашнем разговоре и о заявлении, которое вы сделали, и, в частности, о том, что вы сказали в связи с вашими намерениями, касающимися вашего выступления в рейхстаге. Я не перестаю думать об огромной важности этой речи и о ее особом влиянии на положение Германии также и в сфере внешней политики. И поэтому чувствую необходимость, фактически я считаю своим долгом сообщить вам мое мнение, как я часто делал это прежде в связи с другими случаями.

Вы объяснили мне вчера, что вы собираетесь публично признать ответственность за все, что случилось в связи с подавлением бунта СА. Разрешите мне сказать, что я считаю это намерение проявлением мужества и гуманности. Подавление бунта и ваше смелое и твердое вмешательство, конечно, будут встречены полным признанием всего мира. Однако в настоящее время бременем для Германии являются события, которые произошли помимо вашей собственной инициативы и без всякой непосредственной связи с этим бунтом. Вы сами приводили примеры этого. Об этом писали, в частности, в британской и американской прессе».

Вы пишете далее: