Ночь полководца

Маша, сощурившись, посмотрела на него. "Куда тебе воевать?" - как будто говорил ее взгляд. Однако вслух она произнесла:

- До самого Берлина?

- Обязательно...

Уланов привык уже к тому, что девушки слушают его обычно с большим сочувствием, нежели мужчины. И теперь он спешил сразу же высказать все, что новая знакомая, видимо, не подозревала в нем:

- Мы готовились к войне... Ведь правда? Мы не забывали, что нам придется драться за право свободно и разумно жить... Революционеры сражались за это с царизмом, потом с интервенцией... На нашу долю выпали фашисты... Только всего... Кушайте же... Вы ничего не едите.

Николай пододвинул к девушке пирожки.

- Они с вареньем... Прошу вас... - Он помолчал секунду. - Это похоже на эстафету... Она передается от поколения к поколению... Я словно по наследству вступаю в эту борьбу... Помните, у Маяковского?

Порозовев от удовольствия, он прочитал:

...Мы идем сквозь револьверный лай,

чтобы, умирая, воплотиться

в пароходы, в строчки

и в другие долгие дела...

- Ничего себе... - сказала Маша.

- И только? - поразился он.

- Я люблю, чтоб стихи были красивые... Я песни еще люблю - "Каховку", "Землянку".

Ветер отворачивал полы шинели Маши, и девушка то и дело придерживала ушанку.

- А это разве не красиво? - закричал Николай. - И это не только красиво... Это у меня главный тезис. - Он смотрел на девушку так, точно умолял разделить с ним его волнение. - Слушайте:

...Чтоб жить не в жертву дома дырам,

Чтоб мог в родне отныне стать

отец, по крайней мере, миром,

землей, по крайней мере, - мать.

Умолкнув, он улыбнулся доверительно и неловко.

- Спасибо за угощение, - сказала Маша и соскочила с перил. - Вкусные пирожки печет твоя мама.

- Ах, черт, чуть не забыл!.. У меня еще конфеты есть... - и Николай протянул кругленькую металлическую коробочку. - Кисленькие... Вы любите?

- Не очень, - сказала девушка.

Все усилия Николая понравиться привели лишь к тому, что он показался ей неестественным, самонадеянным без достаточных оснований, а главное подозрительно высокопарным.

"Форсит", - думала с неодобрением Маша, посасывая леденец.

- Ну, я пошла, - объявила она.

- Слушайте, идите лучше с нами, - попросил Николай.

"Что если я понесу ее мешок, принято ли это в армии?" - подумал он.

- Зачем это? - подозрительна спросила Маша.

- Фронт... Незнакомые места...

- Какой же это фронт?

- Ну, все-таки... А вы хоть и вооружены... - Николай не окончил, иронически глядя на крохотную кобуру, подвешенную к поясу девушки.

Маша потрогала револьвер и вдруг коротко рассмеялась.

- Девчата в госпитале пристали: "Отдай, отдай... Не разрешается с личным оружием в палате..." А браунинг у меня под тюфяком лежал. Я его вынула и говорю: "Смотрите, заряжено... Для вас шесть, для меня лишь одна..." Сестры только ахнули и - в стороны...

- Вы были ранены? - испуганно спросил Николай.

- Отлежалась, - сказала Маша.

Она быстро сбежала по ступенькам, оглянулась, и ветер как бы понес ее...

- Мы еще встретимся! - крикнул вдогонку Николай.

- Лучше не встречайся со мной, лучше тебе целым остаться! - весело откликнулась девушка.

Уланов некоторое время сидел еще на крыльце, задумчиво приканчивая пирожки. Перед глазами его зиял прямоугольник вокзальной двери и виднелась внутренность здания. Перекрытия, синеватые от окалины, свисали там в пустоте гигантскими пучками. Смутное Недовольство собой овладело Николаем, и он готов был уже упрекать себя за излишнюю болтливость. Незнакомый красноармеец с фиолетовым лицом присел поблизости, и Николай предложил ему разделить остатки завтрака. Неожиданно на площадь густо повалили красноармейцы. Раздалась команда строиться, и Николай торопливо, кое-как уложил свой мешок... Вскоре рота, в которой шагал Уланов, вышла на шоссе, лежавшее сейчас же за поселком...

Был конец апреля, и грунтовая дорога растворилась в весенней воде. Серый, черствый снег еще лежал в кюветах, каменел под намокшим кустарником, но лишь местами сохранился на обширной непаханной равнине. Дорога как будто растекалась по ней. Тестообразные колеи вились несколькими параллельными парами, утопали в тусклых лужах, сворачивали на полужидкую целину. Время от времени на шоссе попадались неподвижные, накрененные машины. По кузов осевшие в грязь, они темнели, как корабли на якорях в туманном море.

Бойцы, потерявшие строй, плелись по обочинам в затылок друг другу. Грузные ботинки скользили по наледи или утопали в глинистом киселе. Ветер встречал солдат в лоб, нападал сбоку, и люди клонились, отворачивая лица.