Ночь с открытыми глазами

«Смотри, как взлетели, — хотел было сказать Могилев, сидевший напротив Светланки, но, посмотрев на нее, промолчал и, плотно застегнув пиджак и плащ, потому что вовсю уже потягивало холодным ночным ветром, продолжал смотреть в окно. Лицо «эксперта номер один», как называли Светлану в городском отделе милиции, не располагало к разговорам. Чувствовалось, что мысленно она посылает к тысячам чертей эту неожиданную поездку. А сам Могилев разве отправился с большой охотой? Проходил, собираясь уже домой, мимо кабинета своего начальника Леонида Михайловича Вишунова, который сегодня дежурил по отделу, и тот как раз открыл дверь, огляделся, увидел Могилева, поманил к себе пальцем и сказал, как обычно в таких случаях, ласковым голосом, у него означавшим, что лучше не возражать:

— Витя, милый друг, выручи старика, съезди, пожалуйста, в Космос.

— Куда? — не понял Могилев.

— В Космос. Не знаешь разве, станция Космос, на электричке. Быстренько, пожалуйста.

— А что там?

— Попал человек под поезд. Может, сам по пьянке, а может… Один мой знакомый решил так отомстить неверной жене: восьмого марта нахлестался, лег на рельсы. Предохранительной решеткой отбросило, жив остался, в больницу только попал. Поезжай, голуба, оттуда милиционер звонил, говорит, дело любопытное и побыстрее надо.

Неписаные законы жизни везде примерно одни и те же, и уголовный розыск — не исключение. Скажем: знать, на ком выезжать. Кого можно под ночь в пятницу, в дождь, послать вместо себя за пятьдесят километров на «любопытное дело» и не услышать в ответ даже: «Леонид Михайлович, опять я?» Могилев совершенно не умел отговариваться в таких случаях. А Светланка смотрит на него так, будто он сам подстроил эту историю на станции Космос. Молча, как незнакомые, проехали они в такси до вокзала, в вечернем дрожащем потоке тускло-красных огней, который медленно двигался по правой стороне улицы навстречу другому, стремительному, брызжущему топленым золотом…

Неизвестно, кто и почему дал этой маленькой пригородной станции такое «вселенское» название. Низкая, вровень с землей, платформа из асфальта, испещренного ветвистыми трещинами, дощатая будка-вокзальчик — даже названия станции нигде не прочтешь. Чуть подальше — по одну сторону линии невысокие горы, заросшие густой бородой смешанного леса, осенью рыжеватой, зимой черно-щетинистой, в другие времена года то и дело меняющей окраску. Сейчас там, в горах, появлялись и исчезали отблески костров; это было бы похоже на папиросные вспышки в темном амфитеатре, если бы зрителям разрешалось курить. А с другого боку железнодорожной насыпи, как пройдешь по ней от станции с полкилометра, — небольшое село, тоже Космос; говорят, раньше у него было не совсем приличное название, за ним — опять горы. Вот и вся география.

Дождь перестал, только листва, блестящая в темноте, напоминала о нем. Могилев и Светлана, по-прежнему молча, прошли скользкую платформу и открыли дверь в торце вокзальчика, где должна быть милиция. Здесь толпились люди. Пожилой усач в форменной черной железнодорожной спецовке, сидя за столиком напротив хладнокровно слушавшего его молоденького сержанта-милиционера, со слезами в голосе повторял:

— Чтоб я еще повел поезд… Чтоб я еще…

Милиционер встал и пожал руку Могилеву:

— Прошу, прошу, товарищ… по-моему, лейтенант? Прошу, без вас не разобраться. — Он повысил голос: — Товарищи, здесь останутся только свидетели.

— Еще на всякий случай парочку понятых, — вполголоса попросил Могилев. — Смерть?

— Да, он в той комнате…

— Проводите туда эксперта. — Могилев, кивнув Светлане, присел за краешек стола, взял листок протокола.

…Кажется, не слишком-таки «любопытное», хотя достаточно трагичное происшествие. Человек лежал на рельсах — Светлана сейчас точно скажет, на живого или нет наехал поезд. Если на живого, тогда эта история, вероятнее всего, не для уголовного розыска… Тут же мелкие вещи, которые нашли у погибшего. Разбитые часы, смятый и разодранный кошелек, сохранившиеся рубль и три рубля. Зачем-то снятые с ног полуботинки. Обрывок темно-коричневого документа с твердой корочкой: можно понять, что это было когда-то читательским билетом Ленинской библиотеки в Москве, Могилев разобрал его длинный многозначный номер вверху и фамилию: Петренко…

Свидетелей двое. Один — тот самый железнодорожник, на которого сразу обратил внимание Могилев. Машинист наехавшего электровоза. Он никак не может прийти в себя, повторяет без конца:

— Чтоб я еще когда-нибудь… Фары светом достали, он лежит под плащом, было метров двадцать…

За двадцать метров, конечно, поезд не остановить, и машинист не будет в ответе. Не в диковинку его состояние. Он не мог вести дальше свой товарняк, пришлось вызывать другую бригаду. И сейчас, когда Могилев уже кончил разговаривать с ним и, попросив расписаться в протоколе, сказал: «Вы свободны, Никанор Кузьмич», — тот, беспомощно оглядевшись, проговорил:

— Куда же я? Один останусь, пяти минут не выдержу… Позвольте, — схватил он за руку Могилева, — позвольте, хоть посижу, пока вы распознаете, живой ли он был…