Ночь в Кербе

Потом мы поехали в Аспер. Городок представлял собой небольшое скопление старинных зданий, окружавших вершину горы. Из-за постоянной необходимости подниматься — или спускаться — тут уж все зависело от вашей цели, складывалось впечатление, что мы находимся на ацтекской лестничной пирамиде. Аспер — зиккурат, на вершине которого средневековые маги Франции, катары, кормят древнего ящера Солнца. Мы собирались постепенно. Место сбора было на маленькой площади в центре городка, ограниченной мэрией, церковью, рядом старинных домов и с четвертой стороны — небольшим обрывом. За ним, километрах в пяти виднелся городок, на вид более современный. Как объяснила мне Belle Parisienne, речь идет о новоделе. Дачный поселок, новое лицо провинциальной Франции, с горечью добавила она. Так наверняка говорили и о нынешнем Аспере, пожал я плечами. Году так в 1500-м. Belle Parisienne улыбнулась. Стикс с хохотом поддержал меня. Ткнул пальцем в грудь, сказал — не слишком ли распущена нынешняя молодежь, помилуй Бог. Босняк — чернобородый, худощавый и очень веселый, так что я сразу понял, что он о чем-то грустит, — рубаха-парень. Не затаив на сербов зла — потому что у нас на самом деле черт разберешь, кто там серб, кто хорват, а кто босняк и что вообще это такое, Владимир, хитро косил он взглядом, — после войны поехал в Штаты. Там устроился в кофейню баристой, что бы это ни значило. Учился… развелся… Сейчас Стикс жил в Эдинбурге, где преподавал в университете что-то связанное с лингвистикой и откуда прибыл в результате сложных перемещений, стыковых рейсов, поездок на такси и еще черт знает как. Достаточно того, поведал он мне, что предпоследним пунктом его путешествия был почему-то хорватский Сплит, а отсюда он намеревался вернуться — почему вернуться, ведь он прибыл не оттуда? — в Вену. Мы понравились друг другу сразу, два лукавых балканских лжеца. Он рассказал мне о нескольких совершенных во время осады подвигах. Я сразу же придумал страшные репрессии, которым подвергся в Молдавии за книги, но, сочтя этого недостаточным, добавил романтическое заключение и побег оттуда. Двое чужаков, непонятных Пятой республике, глазевшей на нас пустыми глазами гипсового солдата с карабином, в шинели и с фляжкой, мы выглядели здесь пришельцами. Из космоса? Берите ближе. Два лукавых средиземноморских типа, мы отлично смотрелись бы в графстве Тулузском, стране смуглых людей, еще не покоренных варварами с Ile de France[31]

. Стикс добавил пороху в военные воспоминания, я — в свои похождения репортера. По смеющимся глазам собеседника все было понятно, да и мои не молчали. Памятник Солдату Первой мировой окаймлял скверик буквально метров двадцать на двадцать. Его уставили стульями и столиками, чтобы гости в тени могли попивать вино или пиво в ожидании начала чтений. Стикс галантно принес мне вина, себе взял пиво. Хлебнул, сморщился, и мы расхохотались. Все-таки балканский Меркурий жил в Эдинбурге, пивном городе. Подошла Belle Parisienne. Она, конечно, сразу представилась, но я тут же забыл, как ее звали. Молодая — лет тридцати пяти — и статная женщина с крупным задом. Чем-то она напоминала Еву, но, конечно, проигрывала по всем статьям. Belle Parisienne — прекрасная парижанка, так я звал ее, прикрыв показной галантностью отсутствие внимания и такта, не позволившее мне запомнить ее имя… а она с удовольствием отзывалась — жила в Париже, но родом была из этих мест. Время от времени она приезжала на фестивали помощницей, ее терпели за помощь в самом начале, но становилось видно, что статус ее постепенно дрейфует от «своего» до «гостя». В таком случае ей за все пришлось бы платить самой. Это с учетом вечных поисков себя, на которые Belle Parisienne тратила все свое время, было не в ее интересах. Поэтому она, подобно лозе, старалась прислониться к крепкому основанию. В этом году им стали мы со Стиксом. Как джентльмены, мы не возражали и сразу же приняли девицу в свою компанию, установив негласный надзор и защиту. Таким образом, никто особо не помнил, что здесь делает Belle Parisienne, но все сразу привыкли — на фестивалях все происходит быстро, как на войне, — что она с нами. Я вытащил пачку сигар, купленных в аэропорту Монреаля, и соврал, что вывез их с Кубы контрабандой. Дымок из сладковатого сразу приобрел пряный вкус преступления. Belle Parisienne отказалась от сигары и, закутавшись в шаль, присела на краешек стула. Близился полдень. На солнце неимоверно пекло, а в тени от холода стучали зубы. Земля контрастов, бросил откуда-то Жан-Поль, пробегая мимо. У стены церкви, ограничивающей площадь, выстраивали стулья, проверяли микрофоны. Ветер сорвал шаль с Belle Parisienne, я успел поймать. Good point

[32]

, выкрикнул Стикс. Вновь захохотал. Мы улыбались. С ними оказалось просто. Я оглядел Belle Parisienne, не стесняясь. Крупная, она выглядела как настоящая молочница, существуй такие в реальности, а не в фантазиях разложившегося от сифилиса Мопассана. Простое черное платье до колен. Толстоватые, но все еще в форме ноги. Забавно, но Belle Parisienne была сложена куда пропорциональнее Евы. Скажем, если в Еве мерцала и ломалась пластика готического собора, то Belle Parisienne уже несла миру чресла и бедра светлым и солнечным Ренессансом. Никакой косметики, волосы, собранные узлом, всегда готовые к улыбке губы. Таких преследовал Вийон, с такими спал Вийон, и из-за таких дрался в парижских подворотнях Вийон. Belle Parisienne поймала мой взгляд, вздернула подбородок, улыбаясь, и позволила оглядеть ее еще раз под одобрительное хмыкание Стикса. Нам оказалось очень просто друг с другом. Будь я в иной форме, в ином месте и в иное время, я бы подумал о том, чтобы мы провели время втроем не только на площади для чтения. Но я был в Кербе в 2012 году, и я сгорал в лучах солнца, набросившегося на меня на вершине этого странного городка, как инквизитор на еретика.