Ночью в дождь

- Пожалуйста, по какому вопросу? - откуда ни возьмись бритоголовый начальник штаба уже восседает на своем стуле (тоже монументальном) и открывает журнал регистрации происшествий.

- Я к нему, - мужчина кивает в мою сторону. - Нам надо поговорить с глазу на глаз.

- Извините, - говорю я бритоголовому, и вдвоем с незнакомцем мы направляемся к выходу, но я вижу, что бритоголовый не принял бы от меня извинения, даже опубликованного в газете. По-военному вытянувшись за письменным столом, непоколебимый бритоголовый смотрит так, словно хочет сказать, что нет такой тайны, которой он не знает, и во всем подлунном мире нет ничего такого, чего ему не положено знать.

В его глазах я наверняка молокосос-выскочка, откровенно проявляющий нахальство.

От тротуара нас отделяют три бетонные ступеньки, и я помогаю старику преодолеть их.

- Пойдем потихоньку, - предлагает он. - Там при всех я не хотел... Не окажись вы тут, из штаба дружины я бы только позвонил в милицию... Не стоит поднимать лишний шум.

- Не понимаю.

- Наверно, труп.

- Где?

- Тут, неподалеку - в Садах.

- Наверно или точно труп?

- Да, покойник. Я видел спину и затылок. Я ничего не трогал, а сразу пошел звонить.

- Может, пьяный... заснул?

- Его уже раздуло. Я потому там ничего не стал говорить, чтобы не бросились смотреть... Испортили бы следы... Следы - дело очень важное, я знаю - сам после войны служил в милиции. На Большом кладбище бандиты меня и подстрелили - вот потому теперь в танцоры уж не гожусь.

Сады... Так вот почему у старика штанины и полуботинки облеплены жирной землей.

- Кто-нибудь, кроме вас, видел?

- Нет. Сходим туда сначала вдвоем, может, он и не убит, а сам испустил дух.

- Следствие все равно начинать придется.

Мы сворачиваем в тихий, короткий переулок с добротными домами, построенными еще в тридцатые годы, - у некоторых на входных дверях сохранились бронзовые ручки, - и вскоре оказываемся возле длинного сооружения из силикатного кирпича. По виду оно напоминает барак, какие немцы строили для военнопленных. Только у этого двери лепятся одна к другой - все из шпунтованных досок, уложенных "елочкой", и закрыты они тщательнее, чем сейфы. Это гаражи. Мимо них, среди засохшей и потемневшей, почти в человеческий рост, крапивы тянется узкая утоптанная тропинка - вдвоем по ней никак не пройти, поэтому добродушный старик идет впереди.

Постепенно сгустились сумерки и положение осложнилось. Конечно, осмотр места происшествия можно произвести и при свете прожектора, но в таком деле всегда важна быстрота: мощное же освещение организовать не так-то просто, да и при нем, бывает, не все заметишь.

Широкую канаву за гаражами мы переходим по мосткам и вступаем на территорию садового кооператива, о размерах которого у меня нет четкого представления. Сады - словно отдельное, само по себе существующее государство, со своим ритмом жизни, своей архитектурой и своим населением. Они красивы какой-то своей красотой и в то же время есть в них что-то неприятное и непонятное. "Гибрид пиратского судна, помойки и желтой сливы", как сказал Ивар, которому пробелы воспитания, полученного в детстве, не удастся заполнить пожалуй, до самой пенсии. К Садам примыкают двенадцатиэтажные дома, которые высятся как бело-голубые свечи, а вдоль пролегла асфальтированная дорога с высокими лампами-светильниками на столбах, в них свистит ветер, мимо проносятся автомобили со скоростью, далеко превышающей указанную в правилах движения. От главной магистрали ответвляются вполне проезжие дороги - где с гаревым покрытием, где вообще без покрытия, но везде рытвины засыпаны всяким мусором, вплоть до сплющенных консервных банок. Место здесь низменное, почва мягкая - сыпь в рытвины что угодно, сыпь хоть целую гору - к весне все усядет. У обочин свалено разное добро тех, кто строит что-нибудь по мелочи, и хозяев парников - то тут, то там у калиток видны кучи галечного песка, торфа или навоза, ссыпанные с самосвала. С обеих сторон вдоль большой дороги тянутся сточные канавы: вода в Садах весной стоит долго, а за канавами где ровные, а где покосившиеся или с подпорками - плотные изгороди в рост человека: чтобы прохожие не заглядывали.

Я вспомнил, как однажды летом проезжал через Сады с оперативной группой. Это было, наверно, в самом начале лета: яблони стояли в полном цвету, а изгороди, увитые диким виноградом, фасолью и хмелем, напоминали зеленые валы, но осенью все выглядело уныло: обнажились надломленные и сгнившие рейки, небрежные заплаты из проволоки на металлических решетках, ржавое арматурное железо и засохшие стебли вьюнка.