Ночная смена

Поднимаясь на лифте, Павел в который раз за эти семнадцать дней, прошедших с момента инцидента, почувствовал, как его внутренности черным клювом бьет неподвластная его воле совесть. Ведь ответственным за весь этот кошмар, творившийся снаружи, как ни крути, являлся только он. Мучимый чувством вины перед своей девушкой, он так никому и не рассказал о произошедшем. Единственный человек, видевший его в морге, погиб. А проверять имена разбежавшихся мертвецов, учитывая, что произошло это событие во второй раз на том же месте, никому и в голову не приходило. На работе все знали (он предусмотрительно предупредил), что живущая с ним девушка заболела (что-то там по женской части). И Настя даже иногда подходила к телефону и отвечала, правда, делала это все реже и реже. Павел Золотов ни в коем случае не хотел лишаться ее даже такой, что неминуемо произошло бы, если бы он заявил о ее смерти. А потом от представления того, что с ней станут делать в институте, ему по-настоящему становилось плохо. Такой великолепный экземпляр, при этом так долго сохранявший в себе человеческие черты, непременно заинтересовал бы его военное руководство. Таких неизбежных в этом случае мук для своей Насти он не хотел.

Открыв дверь квартиры, он оказался в месте, слабо напоминающем обычное человеческое жилище. На кухне горел синий свет, все остальные комнаты охраняла темнота. Разувшись, он сначала зашел туда, где горела синяя лампа, освещая обстановку нездешним светом. Там было пусто. Побродив по дому, он обнаружил Настю в маленькой комнате. Она сидела на самом краешке кресла и раскачивалась, словно испытывая постоянную, безостановочную ноющую боль. Оставаясь на пороге, он тихонько позвал:

– Настя…

Она, заметив его и не поворачиваясь, с заметными задержками, спотыкаясь на каждом слове и делая паузы между ними, длящиеся дольше обычного, произнесла:

– Я больше не могу. В ушах постоянно звучат нечеловеческие крики. Я слышу зов хозяина. Меня разламывает боооль. Уммм, – ее монолог закончился стоном.

– Милая, потерпи, это обязательно пройдет.

Перебивая его, она заорала:

– Смерть – это не насморк, она не пройдет через одну-две недели, – и потом тише, с мукой в голосе добавила: – Как же ты не поймешь, я умерла, и теперь принадлежу им. Я становлюсь опасной для тебя. Не…хо…чу, – последние слова она произнесла по слогам.

Выдержав минутную паузу, в течение которой Паша даже боялся пошевелиться, предчувствуя, что за ней сейчас последует, она очень тихо, почти шепотом продолжила:

– Избавь меня от мук. Убей.

Услышав эту подсознательно ожидаемую им просьбу, он прислонился к стене и, закрыв глаза, подумал: «Да, это единственный выход», только до этого момента боялся сам себе признаться в этом. Приняв такую простую и такую ранящую душу истину, Золотов отлепил себя от стены и пошел на кухню. Там, встав на табуретку, открыл дверцу антресоли и вытащил оттуда дерматиновый портфель, доверху набитый различными инструментами. Покопавшись в нем, отыскал самодельный свинокол, он был сделан из толстого стального штыря, заостренного с одной стороны, и имел круглую трехсантиметровую в диаметре гарду с противоположного конца, его ручка представляла собой кусок арматуры. Крепко удерживая его за рукоятку, обмотанную синей изолентой, Павел вернулся в комнату. Настя все поняла и спокойно позволила отвести себя до постели. Она легла, широко распахнув глаза и раскинув руки, стала ждать. Павел приставил к левой части ее груди свинокол и, обхватив его ладонями, сильно надавил. Почти не испытывая сопротивления, стальной штырь прошел меж ребер и проткнул сердце. Настя задергалась, но умирать явно не собиралась. Из глаз неудачника полились слезы жалости. Приняв твердое решение, он намеревался и дальше неукоснительно придерживаться его. Вытащив свинокол, левой рукой он повернул голову девушки набок, прижав ее щекой к колючему одеялу, размахнулся свиноколом и нанес им удар в беззащитный женский висок. Раздался характерный для пробиваемой кости звук, штырь прошел сквозь мозг, проткнув противоположную сторону черепа, вонзился в диван. Там он застрял, пригвоздив ее, будто насекомое булавкой коллекционера-любителя. Настя открыла рот, и из него наружу поползла густая черная пена. Павел вытащил штырь, и его бывшая девушка съехала на пол. Там она стала ползать, хватать его за брюки и, захлебываясь желчью, смешанной с кровью, продолжала просить:

– Убей меня, убей. Скорее. Я вижу только кровь. И мне очень хочется… хочется попробовать человеческий мозг, – почти не разжимая зубов, скрипучим голосом, изменившимся практически до неузнаваемости, завизжала Настя.