Ночной хозяин

Дух молчал, глядя на Оттавио своими золотистыми нечеловеческим глазами, в глубине которых поблескивал двойной, сине-карий зрачок. Потом он встал, оказавшись на две головы выше ар Стрегона, худой, нескладный, жуткий и глядя на Оттавио сверху вниз помыслил:

— Зачем ты едешь? Что тебе в ней? Между вами нет долгов и обязательств. Она ведь тебе даже не нравится, как самка. Зачем?

— Я… Знаешь… Темные духи, да не знаю я! Просто чувствую что не прощу себе если не попытаюсь привести дуреху в чувство. У меня нет детей… Понимаешь, о Птицеголовый…. Да я сам не понимаю.

— Вы, люди, загадочные существа. Странные. Помни, тебе не обязательно пускаться в путь. У тебя есть выбор. Потом выбора не будет. Я сказал, может быть даже больше положенного, Оттавио сын Чезаре, а ты услышал.

2

Actum

Оттавио пробуждается в весьма дурном настроении.

Небо за окном еще только начинает сереть, колокол ратушной башни отбивает последнюю четверть четвертой стражи.

Он садится на кровати, хмуро глядя на стоящие у двери дорожные сапоги.

Колючий утренний холодок заставляет его тело покрываться гусиной кожей.

Потом выбора не будет. Я сказал, может быть даже больше положенного, Оттавио сын Чезаре, а ты услышал.

Так он сидит, пока ратушные часы не начинают отбивать половину второго часа.

Понимаешь, о Птицеголовый…. Да я сам не понимаю.

Он встает, умывается.

Произносит формулы очищения.

Одевается.

Берет в руки свой дорожный пояс, и держит его на весу некоторое время.

Я сказал, может быть даже больше положенного…

Да весьма тонкий намек на толстые обстоятельства, как говаривал его отец.

Я сказал Оттавио сын Чезаре, а ты услышал.

— Ты сказал, а я, Оттавио сын Чезаре, услышал, — шепчет он, надевая портупею, и пристегивая к ней скьявону, — услышал, tua madre troia.

Он, хромая, спускается по лестнице, оставив трость в комнате, ногу давно пора нагрузить как следует.

И ему пора уходить с «перекрестка судьбы».

Он выбрал путь.

А почтовые кареты не ждут пассажиров.

Actum est

Ривельн

1

Пассажирское отделение в почтовой карете было жутко неудобным. Узкая скамья на двух человек, с прямой спинкой, напротив еще одна. Колени путешественника упираются в край противоположной скамейки.

Внутри холодина. Маленькая печурка, установленная под сиденьем возницы, и одной стенкой выходящая в купе, почти совсем не грела. Руки, положенные на рукоять меча, стоящего вертикально между широко расставленными ногами совсем закоченели.

В купе он ехал один, больше дураков — путешествовать в столь некомфортных условиях не нашлось.

Слава Владыкам — на постоялых дворах можно было выйти, и пока конюхи запрягали новую пару лошадей, выпить горячего грога или глинтвейна, вытянуть тепло из гостиничной печи.

Прийти в себя.

Чтобы снова усесться на жесткую неудобную лавку, окунуться в выматывающий холод и дорожную тряску.

В Ривельне Оттавио покинул карету через двадцать шесть часов после выезда из Эвинга. Совершенно вымотанный и разбитый дорогой, он направился внутрь почтовой станции, снял комнату, с трудом поднялся на второй этаж и, не раздеваясь, рухнул на кровать.

2

Ривельн — столица графства Вальде — маленький уютный городок, словно сошедший с лубочной картинки про Духов Праздник.

Ряды невысоких, опрятных, фахверковых домов глядят узкими оконцами тощих фасадов на мощеные серым булыжником улицы. Красные, островерхие, черепичные крыши, припудренные словно парик законника снежной пылью, не смеют подниматься выше, увенчанных звездами, стелл городских храмов.

Оттавио, покинув предместья Ривельна, в которых располагалась почтовая станция, стоял под сводами тоннеля городских ворот, и рассматривал открывшуюся его взору опрятную улочку. Ворота давно не закрывались и никем не охранялись. Городская стена нуждалась в капитальном ремонте, но очевидно граф Вальде и городской совет не считали важным содержание в порядке городских укреплений.