Ночной хозяин

Оттавио был в некоторой растерянности, он собирался спросить о расположении городского дома Брюнне и местного отделения префектуры у стражи на воротах и сейчас, обнаружив полное отсутствие таковой, мялся на входе в город, раздумывая что ему предпринять. Молочники и зеленщики, обслуживающие квартал благородных, вполне могли жить в предместье.

Надо найти ближайший трактир. Трактирщики обычно самые осведомленные люди после жрецов. Но возносить жертвы Оттавио не хотелось. Хотелось выпить.

3

Оттавио сидел в гостинной городского дома Брюнне, и ждал уже почти час, когда его соизволят принять.

Открылась внутренняя дверь в комнату, где маялся ожиданием Оттавио, вошел пожилой, зим шестидесяти, мужчина. Лицо его пересекал застарелый косой шрам от удара, чудом не задевшего левый глаз. Он был лыс как колено и совершенно лишен бровей, его седые борода и усы — аккуратно подстрижены. Одет в скромный потертый колет, из-под которого торчали рукава простой льняной камизы. Боевой пояс оттягивал простой солдатский кальцбангер, справа висел боевой кинжал.

— Руперт Кригер, — представился он, — госпожа Рената не принимают. Было велено передать, что вы напрасно сюда приехали. Покиньте этот дом. И не возвращайтесь. Вам тут не рады.

— Мастер Кригер. Я так полагаю вы начальник охраны семейства?

— Да, господин ар Стрегон.

— Господин Датчс говорил вы знавали моего отца, Чезаре Стрегона?

На мгновение на хмуром лице Кригера прорезалась улыбка, впрочем тут же погасшая.

— Да, это так. Я и вас помню. Вы тогда только прибыли в лагерь отца на учебу. Малец четырнадцати зим от роду. Жутко гонористый и неуклюжий. Но здесь все решает госпожа Рената. Не мои прихоти или старые знакомства.

Кригер говорил так, будто кромсал на ломти колбасу своим боевым кинжалом.

Шмяк — фраза обрубок брошена собеседнику. Шмяк, шмяк.

— Если госпожа Рената не хочет меня принять, я переговорю с вами. Это не займет много времени, мы с вами можем даже пойти отсюда в таверну или кабак. Как захотите. Но выслушать то, что я хочу довести до сведения госпожи гер Брюнне в ваших, а, главное, в ее интересах. Клянусь именем отца, это очень серьезно.

Руперт нахмурился, собрав кожу лба в множество горизонтальных складок.

Погладил лысину.

Решительно шагнул к низкой кушетке, стоящей напротив Оттавио и сел, отстегнув меч и положив его рядом с собой.

— Не пойдем никуда. Мне отлучаться не след. Выслушаю вас, раз так. Все одно своего добьетесь ведь. Не мытьем — так катаньем. Если вы в батюшку пошли, то упертый как баран. А вы, Отто, в него, я вижу. Говорите, что хотели.

— Только не перебивайте меня и не возражайте мне. Не стоит нам время на препирательства терять, уважаемый мастер Кригер. Просто выслушайте.

Оттавио расстегнул камол, здесь было жарко натоплено, и задумался на несколько ударов сердца, с чего бы начать. С Кригером крутить-вертеть не стоило. Он был человек простой, что отнюдь не означало «дурак».

— У вас в Ривельне побывал некий гер Рахе. Наверняка он был гостем в этом доме. Госпожа Рената хотела отомстить за смерть своего мужа, его брату и золовке. Она знала, что они виноваты в смерти Владетеля не меньше Адлера. Гер Рахе исполнил ее желание, избавил от ненавистных родственников, — Руперт поморщился, но ничего на это не возразил, — я не знаю, предъявил ли он счет к оплате, или только собирается, но полагаю что госпожу Ренату попытаются вовлечь в заговор, против имперской власти. Заговор религиозный и политический. Она должна услугу одному из главных интересантов этого заговора, вернее его доверенному лицу. Я говорю о гер Рахе. Ей непременно напомнят о долге! А в Вестгау прибыл маршал Вальдштайн со своим экспедиционным корпусом. Слышали о таком, Руперт?

— Слыхал. Даже до нашей глухомани слухи доползли.

— А знаете, как он подавил восстание в Моравии? И что сделал с вышеградскими чашниками [123]? Сто пятьдесят лет империя ничего не могла поделать с этими еретиками. И тут Вальдштайн берет Вышеград штурмом. Пятнадцать тысяч казненных еретиков, только в Вышеграде. А во всем королевстве еще почти десять тысяч. Женщины. Дети. Дворяне и простолюдины. Говорят в Моравии чашника теперь днем с огнем не сыщешь. Знаете что здесь будет по весне!?

— Ну что?

— Пепелище, Руперт. И виселицы. Тысячи виселиц. Я. Не. Хочу. Чтобы на одной из них висела госпожа Рената. Не хочу, Руперт. Проследите чтобы она не вляпалась в это политическое и религиозное дерьмо, прошу вас! Уезжайте в поместье. Не ведите переписку с Ландерконингами или Вальде. Лучше всего, будет разместить у себя на постой ландскнехтов Вальдштайна. Если вы решитесь на это, напишите мне в Эвинг, я все устрою.

Дверь распахнулась, на пороге стояла Рената. Ее живот уже заметно округлился, черты лица заострились, кожа была нехороша. Руперт вскочил.

— Что вы себе… — начала она, голос у нее дрожал и прерывался, — зачем вы такое говорите! Зачем вы приехали, ар Стрегон? Я… я не хотела, — голос у нее внезапно сел, осип, она почти шептала, — Не просила этого… этого Рахе ни о чем подобном. Я сказала, что хочу чтобы они сдохли. Но я не просила… тем более Аделинда, она… я…