Ночной огонь

Скирлет спрыгнула на площадку перед хижиной, перевела дыхание и подошла к Джаро, глядя на него сверху: «Ты так лениво развалился, что, глядя на тебя, спать хочется. Я тебя разбудила?»

Джаро ухмыльнулся: «Даже мне приходится иногда отдыхать».

Скирлет подумала, что улыбка делала Джаро еще привлекательнее. Она заглянула в блокнот: «Что ты рисуешь? Звездолеты? Они занимают все твои мысли?»

«Не все. Если ты не прочь позировать, я могу и тебя нарисовать».

Скирлет прикусила нижнюю губу: «Надо полагать, ты хочешь, чтобы я позировала нагишом».

«Это было бы неплохо. Все зависит от того, какой эффект ты хочешь произвести».

«Глупости! Мне не нужно производить эффекты! Я — Скирлет Хутценрайтер, других таких нет, и одного этого эффекта достаточно. У тебя обо мне совершенно неправильное представление».

«Самые чудесные представления часто неправильны, — признал Джаро. — Особенно мои. А что ты здесь делаешь?»

Скирлет указала на юг кивком головы: «Мой отец и Форби Мильдун снова делают обход ранчо «Желтая птица», вместе с землемером».

«По какому случаю?»

«Отец хочет продать эту землю. Он считает, что это было бы выгодное приобретение для господина Мильдуна — продувного дельца, скорее всего не слишком чистого на руку. Хуже всего то, что Мильдун вхож в один из вульгарных клубов Квадратуры круга — «Кахулибов», кажется».

«Я и забыл, что земля за холмами принадлежит твоему папаше».

«И это почти все, что ему еще принадлежит», — с горечью отозвалась Скирлет. Она присела на траву рядом с Джаро: «Для того, чтобы поддерживать надлежащее великолепие образа жизни, «устричному кексу» необходимо богатство. У меня нет таких денег».

«Но у тебя есть великолепие».

«Его надолго не хватит».

«Как насчет твоей матери? У нее есть деньги?»

Скирлет отмахнулась: «Матушка — любопытное существо. Но богатой ее не назовешь». Скирлет опасливо покосилась на Джаро: «Я могла бы тебе о ней рассказать, если хочешь».

«Послушаю — мне больше нечего делать».

Скирлет подтянула колени и обняла их: «Хорошо! Слушай на свой страх и риск. Моя мать — настоящая красавица. На Мармоне она принадлежит к касте Сенсенитц, то есть «благословенных». Кроме того, она — Наонте, Принцесса Рассвета, и ей не пристало интересоваться мелкими делишками каких-то провинциалов из Танета. Она живет во дворце Пири-Пири, наполовину окруженном садом. Ежедневно в этом дворце устраивают фестивали и банкеты. К ней съезжаются гости в самых необычайных нарядах, и никакие расходы не считаются чрезмерными, если позволяют испытывать новые удовольствия. Так проходит Живой сезон, продолжающийся полгода, после чего начинается Мертвый сезон. Следующие полгода «благословенные» отрабатывают долги. Благородные Сенсенитцы делают все, что можно сделать за деньги. Они жульничают, они крадут, они торгуют собой. Их жадность невероятна! Я приехала к матери посреди Мертвого сезона, и три месяца мне пришлось работать, ухаживая за ягодными лозами на склоне холма Флинк. Это была тяжелая, утомительная работа, а подруга матери, леди Мэйвис, украла все мои деньги. Никто даже ухом не повел. Потом справили обряд Возобновления, и снова начался Живой сезон. Мать снова стала Принцессой Рассвета, и мы жили во дворце Пири-Пири среди цветов и лазурных бассейнов. Сенсенитцы нарядились в роскошные новые костюмы и страстно предавались всевозможным удовольствиям. По ночам играли особую музыку, по словам «благословенных» выражавшую экстаз отрады и трагедию скорби. Мне эта музыка не нравилась. В ней слишком много напряжения, она действует на нервы. За всем этим фасадом роскоши постоянно чувствовались напряжение, тоска и алчность, как бы они ни пытались их скрывать элегантными позами и пылкостью объятий. Самым странным фестивалем на Мармоне был бал-маскарад — настолько странным, что я перестала доверять глазам и ушам. Я оказалась в толпе сновидений, границы между реальностью и воображением больше не стало».

Вспоминая бал-маскарад, Скирлет поморщилась: «Когда началась Идиллическая мистерия, мне поручили роль обнаженной нимфы, танцующей на лугу. Я спряталась в лесу, но несколько молодых людей за мной погнались».

«И они тебя поймали?»

«Нет! — холодно обронила Скирлет. — Я забралась на дерево и стала хлестать их сломанной веткой. Кажется, одному я заехала сучком в глаз. Сначала они упрашивали меня слезть и порезвиться с ними в траве, но скоро разозлились и стали бросаться комьями земли, ругаясь и обзывая меня извращенкой и девственницей. Потом они куда-то разбрелись».

«Надо полагать, для тебя, с твоими привычками «устричных кексов», все это было в высшей степени неприятно».

Скирлет взглянула ему в лицо, но Джаро выглядел вполне серьезно и, судя по всему, был искренне обеспокоен ее опасным приключением.