Ночной цирк

Парусина шатра натягивается и деревенеет, мягкая ткань превращается в бумагу, по которой тянутся полоски текста, печатные буквы перемежаются с написанным от руки. Постепенно весь шатер заполняется строчками стихов, среди которых Селия узнает шекспировские сонеты и оды греческим богиням.

А затем шатер начинает раскрываться, бумага разрывается и складывается, принимая новые очертания. Черные полосы пускают тонкие щупальца на белые, которые, в свою очередь, становятся еще ярче, вытягиваются вверх и начинают ветвиться.

— Тебе нравится? — спрашивает Марко, когда превращение завершается, и они оказываются в темном лесу среди мерцающих белых деревьев, покрытых строчками стихов.

Селия кивает, не в силах вымолвить ни слова.

Он с неохотой отпускает ее и идет следом, пока она бродит среди деревьев, читая обрывки строф на ветвях и стволах.

— Как тебе приходят эти образы? — недоумевает она, дотрагиваясь до бумажной коры одного из деревьев. Кора теплая и плотная на ощупь и светится изнутри, словно фонарь.

— Рождаются в голове. Являются во сне. Я пытаюсь представить, что могло бы тебе понравиться.

— Не думаю, что по правилам игры ты можешь пытаться угодить своему сопернику, — говорит Селия.

— Я никогда не понимал этих правил до конца, так что просто делаю то, что велит сердце, — объясняет Марко.

— Отец упорно избегает подробностей, когда речь заходит о правилах, — вздыхает Селия, пока они гуляют среди деревьев. — Особенно если я допытываюсь, когда и как будет определен победитель.

— Александр тоже отказался со мной об этом говорить.

— Надеюсь, он хотя бы не стоит у тебя над душой, как мой отец, — морщится Селия. — Впрочем, в его положении трудно найти себе занятие поинтереснее.

— В последние годы мы почти не виделись, — говорит Марко. — Он никогда не отличался теплотой и разговорчивостью, но он единственное подобие семьи, которой я был лишен. И все же он отказывается со мной говорить.

— Тебе можно позавидовать, — горько усмехается Селия. — Отец непрестанно твердит, как я его разочаровала.

— Я отказываюсь верить, что ты можешь кого-то разочаровать, — заявляет Марко.

— Тебе еще не посчастливилось познакомиться с моим отцом.

— Ты можешь рассказать, что с ним произошло? — спрашивает Марко. — Мне хотелось бы знать.

Остановившись под деревом, испещренным словами любви и желания, Селия со вздохом заправляет за ухо прядь волос. Раньше она никогда об этом не говорила, поскольку рядом не было того, кто мог бы понять.

— Отец всегда страдал неоправданным честолюбием, — начинает она. — И его посетила идея, воплотить которую он не сумел — по крайней мере, не так, как планировал. Он хотел вырваться за пределы физического мира.

— И как он думал этого достичь? — спрашивает Марко.

Селия рада, что он не отмахивается от этой идеи как от бредовой. Видя, что он искренне пытается понять, она старается объяснить как можно доходчивее.

— Предположим, у меня есть бокал вина, — говорит она, и в ее руке тут же появляется бокал с красным вином. — Спасибо. Если я возьму и вылью это вино в кувшин с водой, или же в озеро, или даже в океан, оно исчезнет?

— Нет, просто растворится, — отвечает Марко.

— Вот именно, — кивает она. — Отец придумал, как избавиться от бокала. — При этих словах бокал в ее руке растворяется, но вино продолжает покачиваться в воздухе. — Однако он растворил свою сущность не в кувшине и даже не в бокале побольше, а сразу в океане. И теперь ему трудно собрать себя воедино. Нет, он может это сделать, но ценой невероятных усилий. Ему было бы куда легче, если бы он не возжелал объять необъятное. Но все привело к тому, что он потерял почву под ногами. Теперь он вынужден за что-то цепляться. Подолгу торчит у себя дома в Нью-Йорке. В театрах, в которых он часто выступал. Если удается, цепляется за меня, но я уже научилась его избегать, когда мне не хочется его видеть. Он ужасно злится — ведь для того чтобы отгородиться, я использую один из его собственных приемов.

— Так это осуществимо? — спрашивает Марко. — То, к чему он стремился? Я хочу сказать, если бы он все сделал правильно?

Селия переводит взгляд на вино, колышущееся в воздухе без бокала. Когда, подняв руку, она дотрагивается до него, вино рассеивается на отдельные капельки, которые тут же вновь сливаются воедино.

— Мне кажется, при определенных условиях это возможно, — говорит она. — Нужен был якорь — место, дерево, предмет, за который он мог бы держаться. Какая-то привязка. Думаю, отец мечтал, что такой привязкой для него станет весь мир, но мне кажется, что она должна быть гораздо более конкретной. Чтобы действовать подобно стенкам бокала, внутри которого можно свободно перемещаться.

Вновь коснувшись парящего в воздухе вина, она толкает его в сторону дерева, под которым стоит. Жидкость впитывается в бумагу, медленно распространяясь все дальше и дальше, пока все дерево не покрывается красным. Яркое пурпурное пятно среди белоснежных деревьев.

— Ты воздействуешь на мою иллюзию, — говорит Марко, с интересом глядя на пропитанное вином дерево.