Я следовал за голосами, которые смешивались со звуками ветра. Когда я добрался до озера, то увидел, как они все карабкаются вдоль берега. Но некоторые из них уже начали танцевать – так, что страшно было смотреть. Изможденные, пожелтевшие тела, отращивая пучки тонких жгутиков и щетинистых придатков на непокрытой коже, выделывали под луной нечестивые судорожные па. Невероятная жуть. Да, доктор был прав – ум их еще не совсем оставил; но от них самих не осталось ничего: они напоминали скорее двуногих моллюсков – не людей. Они пока понимали, что с ними происходит. Хотя и не так хорошо, как раньше. Заприметив мое присутствие, они тут же стали тянуться ко мне, монотонно бубня:
– Убей нас. Убей нас. Убей нас. – Их голоса звучали тонко, пискляво. – Убей нас, пока это не стало хуже. Пока мы не превратились совсем. Мы все еще танцуем. Кто-то из нас уже ушел в озеро насовсем. Убей нас. Пожалуйста. Убей нас.
Подобрав несколько камней потяжелее, я принялся за дело. Думаю, разобрался если не со всеми, то с большей их частью. Позже, вернувшись в дом, я сообщил доктору, что дело сделано. Он не стал ругать меня. Бедный док, нужно было с самого начала меня слушать. Или хотя бы прислушиваться изредка. Что ж, он хотя бы пообещал принять кое-какие меры предосторожности, чтобы ситуация больше не повторилась.
А это уже дорогого стоит.
Человек-демон
Даже мрак не мог скрыть их – они оставались зримыми, эти наполовину прозрачные уродцы, и лишь рассвет стирал их образы. И неважно, были ли его глаза открыты или закрыты, горела лампа или была выключена, – он предчувствовал, что демоны готовы шагнуть за грань и проявить себя по другую сторону сна. Их лица вдруг темнели, а потом рассеивались. Блики света играли на стеклах его очков, то и дело удлиняясь причудливыми щупальцами. Он ощущал дуновение затхлого ветерка на щеке – то был верный знак того, что демоны близко.
Бледный, он шел прочь от дома, еще одну ночь в котором отняли у него уродливые хозяева, дома, где на него снова охотилась черная гладь сна. Сначала бы он вернул себе часть потерь минувшей ночи, а потом – быть может, все то, что было упущено за жизнь…
Но нет, они снова окружили его – туман застил глаза и искажал все чувства. Улицы, по которым он шел, будто бы дрожали под каждым его шагом, горизонт распахнулся по линии соприкосновения неба с твердью, явив жуткие ландшафты его собственных ночных кошмаров. Голоса стали нашептывать ему что-то со дна лестничных колодцев, из дальних углов коридоров. От слоистых облаков почему-то шел запах бойни – он неотступно следовал за ним до самой двери и даже проник в сон.
Когда он рухнул в сон, перед ним расступились дрожащие улицы, разверзлись лестничные бездны, он попал в сеть тлеющих облаков. И тут же явились лица демонов, потянулись отовсюду их когтистые пальцы. Крича он проснулся. Но даже в темноте спальни они остались зримыми.
И тогда он пошел прочь, бродя без устали по улицам до наступления темноты. Он искал людей – но их становилось все меньше, они избегали его. Тогда он стал искать освещенные места, но в итоге пришел в какую-то странную глушь с черными тротуарами, что блестели от какой-то непонятной испарины, обветшалыми домами, застывшими, как разбитые корабли тьмы, и неподвижными даже при порывах ветра деревьями. Здесь не было ни одной живой души, и лишь луна смеялась на небе идиотским смехом.
Демоны последовали за ним туда. Он чувствовал их зудящие прикосновения, но их самих не видел. Бродя по улицам в состоянии бодрствования, он их никогда не видел. Но вот кто-то дернул его за рукав – какой-то хрупкий на вид старичок в очках.
Оказалось, пожилой джентльмен просто хотел, чтобы ему показали дорогу, провели через эти темные трущобы. Пока они шли вместе, у них завязался немногословный разговор. Казалось, будто старик был рад встрече с добросердечным незнакомцем, так настойчиво искавшим компанию в ту ночь. В конце концов старичок приподнял в знак признательности фетровую шляпу и в одиночку побрел вдоль улицы. Но, сделав всего несколько шагов, обернулся и спросил: «
И он рухнул окончательно в царство сна… теперь уже навсегда.
Кукловод
Вон тот, что сидит и таращится на меня во все глаза, – он твердит мне всякое. Само собой, его мягкий, аккуратно сшитый рот не двигается. Нечему двигаться – по крайней мере, до тех пор, пока я не сделаю им рты. Но, несмотря на это, я все еще понимаю, когда они хотят что-то сказать, а такое происходит на самом деле довольно часто. Пережить им пришлось многое – расскажи кому, так ведь не поверит.