То ли он слишком быстро подался вперёд, то ли я, стоящая в этот момент у двери, посторонилась слишком медленно, но в какой-то момент мы оказались прижаты и друг к другу, и я ощутила секундный прилив чужого топкого вожделения. Оно не зацепило меня, ничуть, наоборот — вызвало резкое ответное раздражение. И я собиралась просто отстраниться, податься назад — но внезапно, словно ледяная волна в лицо, меня ударило не то прорвавшимся сквозь пелену забвения воспоминанием, не то галлюцинацией — я буквально увидела смазанный мужской силуэт перед собой, не капитана, другого человека, ощутила спиной шероховатую стену, не деревянную, а каменную, совсем холодную, просоленный ветер, крепкие руки, жадно скользнувшие по груди и плечам. Тело пробила дрожь — картинка была совершенно реальная, ощутимая, меня закрутило калейдоскопом самых различных, невыносимо противоречивых чувств, моих — или чужих? Крыло затрепетало, вздыбилось, а капитан отступил сам, уставившись на меня во все глаза и все так же не произнося не слова. Дверь за ним закрылась. а я еще несколько минут приходила в себя, глядя на поднос с едой, как на какую-то неведомую дохлую тварь из морских глубин.
Целитель и правда помог. Приделал к одному лоскуту корсажа пуговицу, а к другому петлю, довольно ловко, несмотря на пухлые пальцы, — стало гораздо удобнее. Одолжил, немного смущенно, старый костяной гребень без доброй половины зубчиков, попросить заплести косу я постеснялась. А на пороге не выдержала и все же спросила:
— Скажите, Лий… Вы уверены, что я… ну…
— В чем дело, дорогая?
— Я уже почти полтора месяца здесь, но у меня не было женских дней. И я подумала, вдруг…
Целитель подошел ко мне, и снова стоял какое-то время, проводя руками вдоль тела, прислушиваясь к чему-то внутри себя.
— Нет, вы однозначно не беременны, но… Я не знаю, как действовали умельцы, — в его голосе проскользнуло отвращение и самая капелька — неясного смутного сожаления. — Старника. Но я думаю, что сейчас ваш организм находится, как бы это сказать… в замершем между двумя фазами состоянии.
— Уже не женщина, но еще не птица? — я хмыкнула, отчего-то мне враз расхотелось плакать, хотя сперва слезы подкатили к глазам.
— Все наладится, — целитель опустил руки.
И от этой фразы, повторившей слова светлоглазого мага, внутри вдруг полыхнул гнев, такой сильный, незамутненный, чистый гнев, до кровавых искр в глазах, до секундной остановки дыхания. Мимоходом я удивилась, что под моей рукой не вспыхнула стена, что не развалились стены. Ненавижу. Ненавижу магов, всех, а этого, единственного, которого видела и запомнила — особенно. Он мне солгал. Я ему поверила, а он мне солгал. Я поверила ему, а он продал меня рабовладельцам. Если верить капитану, именно этим занимался капитан того корабля, на котором меня везли в столицу. Кто знает, может, и этот с радостью принялся кромсать чужие конечности, а то и головы, если бы только мог остаться безнаказанным. Даже наверняка.
Убила бы. А может быть, когда-нибудь и убью.
На общий рынок меня, экзотическую диковинку, штучный товар, не отправили. Просто совершать любые сделки по передаче живого товара, которым я в данный момент и являлась, в любом другом городе, кроме Барата и расположенного где-то на юге Врисана, было бы незаконно, а потому передача новоиспеченной пернатой рабыни происходила на территории именно этого города.
После почти шести десятков дней, проведенных вне суши, — разумеется, команда совершала регулярные высадки, вот только меня это не касалось — твёрдые деревянные доски под ногами не внушали доверия. Меня качало, голова кружилась, тошнило, а еще — покидать корабль, к которому я привыкла, было страшно.
Обычно невольникам связывали руки, я уже видела несколько таких процессий: молчаливые, угрюмые, словно бы выпотрошенные изнутри люди, смирно идущие один за другим вслед за хозяином, сопровождаемые вооружёнными стражами. Арб задумчиво взглянул на меня — и связывать ничего не стал. Не приматывать же единственную человеческую конечность к талии?
Бежать я не видела возможности — у меня был свой персональный страж, хмурый высокий мужчина средних лет, не спускавший с меня глаз. Плащ мне принесли новый, плотный, широкий, длиной от подбородка до пола, так, чтобы ничего лишнего видно не было, и можно было максимально избежать ненужного внимания. Вместе со мной к брату купца отправлялись еще шесть человек — три женщины, беспокойные и языкастые, двое мужчин и юноша лет шестнадцати, а может, и младше.
Мужчины мрачно таращились себе под ноги или в сторону и ни с кем не общались. Женщины болтали на разных наречиях, ни одно из которых не было мне знакомо, при этом, кажется, отлично понимали друг друга — может быть, за счет обильной жестикуляции..? Меня, очевидно, они побаивались, бросали косые взгляды исподлобья и сторонились, стараясь вставать подальше. Кажется, к этому надо было привыкать.
Юноша изредка бросал на меня косые взгляды. В них не было ни отвращения, ни опаски, скорее, какое-то сомнение.