Номер двадцать шесть. Без права на ошибку (СИ)

… Два стакана спустя градус доброжелательности обстановки и состояния разношёрстной компании существенно повышается. Родерик тихо сопит, положив голову прямо на стол, зато мастер Дор притащил откуда-то на редкость уныло звучащую виолину и тихонько тренькает в уголке. Мари, потерпевшая грандиозную неудачу в попытке сесть Орису на колени, пристроила голову на другие, более безотказные, то есть, мои собственные колени, и пытается пересчитать перья.

— Кто такой Святой Лир? — интересуюсь я у Аны, которая приволокла откуда-то целую гору капустных котлет в качестве закуски, но за неимением других желающих, была вынуждена есть их в одиночку.

— А, деточка! — машет рукой повариха, «деточкой» для которой я стала после второго стакана, но возражать, само собой, не стала. — Был один придурок тут у нас, лошадками до Рода заведовал, Лир его звали. Влюбился в одну балбеску, вертихвостку из хозяйских горничных, безответно, да и прыгнул с башни головой вниз.

— И… что? — растерянно спросила я.

— Что, что, разбился, окаянный, в полнейший фарш! — мрачно провозгласила Ана и сделала очередной глоток.

— А почему вы говорите про какой-то «праздник святого Лира»? — уже ничего не понимая, тупо спрашиваю я.

— А, так мы называем пьянку в честь очередного страдающего из-за несчастной любви.

Лицо заливает жаром.

— Я не…

— Молчи уж, горемычная, — хмыкает Ана и ласково треплет меня по волосам. — Молодая совсем, а уже полбашки белые, куда тебе еще по мужикам страдать? Особенно по смазливым молодым аристократам, без пяти минут женатым.

— Тысяча двести сорок девять! — выкрикивает вдруг Мари.

— Чего?! — я едва не падаю со стула от неожиданности.

— Перьев в твоём крыле, — пьяно и счастливо объявляет Мари и снова замолкает, прижимаясь щекой к моим коленям.

…Через еще стакан я с Аной уже почти согласна. Почти — потому что дело не только в Кристеме. Дело во всей моей странной жизни.

— Прости, милая, — качает блестящей головой целитель, дрожащей рукой касаясь багровых рубцов на моём плече. — Если бы я только знал, я бы из замка — ни ногой, клянусь безымянными богами!

— Убил бы, — неожиданно внятно подает голос суровый Орис, и я настолько поражена, что даже боюсь на него смотреть.

— Однозначно! — подтверждает Вак. — А сейчас уже ничего толком и не сделать, сразу надо было… вот как с этими — он кивает острым подбородком, видимо, намекая на свежие шрамы. — Эти послезавтра пропадут, милая.

— Да какая разница, можно подумать, шрамом меньше, шрамом больше, — говорю я. — Вот мальчика жалко.

— Какого?! — подскакивает на месте целитель.

— Этого, — указываю я на Рода. — Его же тоже клеймили, он со мной вместе был, потом чуть не умер от воспаления…

— Я д-должен на эт-то п-посмотреть!

— Сейчас! — Лия без малейшего стеснения начинает расстёгивать рубашку на безмятежно спящем мальчишке.

— Эй! — пытаюсь я возражать, но меня особо никто не слушает. Мари резво подскакивает с моих колен и присоединяется к ней. После минутного замешательства я мысленно машу на них крылом: в конце концов, ничего они с мальчишкой не сделают, ну, потискают слегка, но ведь не слишком… Однако спустя пару мгновений наступает странная тишина, даже Дор перестает терзать свой несчастный инструмент, и я в тревоге оборачиваюсь. Лия, Мари, Орис и целитель стоят над спящим и уже голым по пояс Родом, смотрят на него так, словно и на нём начали расти перья. А вдруг и правда начали, те воины в Старнике, они, помнится, этого и боялись… Я встаю — потолок угрожающе шатается над головой — и подхожу тоже. Никогда не думала, что можно так размыто ощущать собственное тело.

На первый взгляд мне вообще не понятно, что привлекло всеобщее внимание. Родерик спит. На его левом плече такие же уродливо-вспухшие багровые цифры, двойка и семёрка, всё верно, его номер был следующий. Его кожа, как и у меня, бледная, гладкая. Поджарый и стройный, аристократически тонкий юноша. На шее на черном кожаном шнурке висит необычный ромбовидный амулет голубовато-зелёного цвета длиной с палец… в сознании всплывает слово «бирюза». Странное украшение для юноши.

Ничего особенного, но…

— Никому ни слова, — холодно, совершенно трезво произносит Орис. — Головы оторву, если узнаю, что болтовня пошла. Особенно ты, грелка постельная, поняла?!

Я перевожу взгляд на Мари — в конце концов, я тоже не в восторге от её работы, но и оскорбления в её адрес мне неприятны. Однако девушка едва ли их слышит. Как зачарованная, смотрит она на бирюзовую безделушку, медленно протягивает руку, словно собираясь погладить…

— Так, довольно, — Орис резко хватает рубашку и начинает одевать вяло сопротивляющегося Родерика. — У каждого из нас есть свои тайны и свои истории. И время подбирается к рассвету, так что — расходимся. Тихо, как… просто — очень и очень тихо.

Мы с Мари, молчаливой и совершенно ушедшей в себя, выходим вместе.

— Эй! — не выдерживаю я. — Что произошло? Что-то не так с этой каменной штучкой?

Мари трёт лицо ладонями и отвечает не сразу.

— Это бирюза. Камень законных представителей седьмого замка, никто иной не имеет права его носить. Мальчик их ближайший родственник.