Кэтрин такой портрет не очень-то обнадежил, но отступать было слишком поздно, а она казалась слишком молодой, чтобы позволить себе слабость действительно испугаться таких пустяков. Таким образом, вверив себя в руки судьбы, она села, а Торп устроился рядом с ней. Последние приготовления закончились, прозвучала команда «Трогай!», и оба экипажа покатили прочь, причем сделали это самым безобидным образом, без всяких там взбрыкиваний и прочих шалостей. Кэтрин, вздохнувшая теперь с облегчением, тут же вслух выразила свое благодарное изумление по поводу кротости животного, на что мистер Торп с предельной простотой и ясностью объяснил ей, что причиной тому – его похвальная манера держать вожжи, а также проницательность и ловкость, с которыми он действует хлыстом. Барышня, хоть и немного сбитая с толку, зачем при таком безупречном мастерстве надо было ее предупреждать о каких-то фокусах со стороны кобылы и как те вообще могли иметь место в подобных обстоятельствах, все же искренне порадовалась за себя, будучи вверенной заботам такого отличного кучера.
Лошадь продолжала двигаться совершенно невозмутимо, не выказывая ни малейшей расположенности к неприятной оживленности (особенно принимая во внимание скорость в уже упоминавшиеся десять миль в час), и абсолютно не пугала, поэтому Кэтрин со спокойной душой предалась наслаждениям свежим воздухом, восхитительной прогулкой, чудесным февральским днем и ощущению полной безопасности. Несколько минут спустя молодые люди продолжили свой начатый было разговор, когда Торп неожиданно спросил свою спутницу:
– Старый Аллен, должно быть, богат, как еврей, не так ли?
Кэтрин поначалу его не поняла, и поэтому вопрос прозвучал вновь, на этот раз с необходимыми пояснениями:
– Ну, старый Аллен, с которым вы приехали.
– А! Вы имеете в виду мистера Аллена? Да, думаю, он очень богат.
– И совсем без детей?
– Да, совсем.
– Славный расклад для наследников. Он, часом, не
– Мой крестный? Да нет же.
– Но вы проводите с ними столько времени.
– Да, достаточно.
– Вот это я и имел в виду. Он, кажется, славный старик, и в свое время хорошо пожил. И подагру его как-то не замечаешь. Свою бутылочку-в-день он, надеюсь, еще выпивает?
– Бутылочку-в-день! Господи, конечно нет. Почему вы об этом спросили? Он очень сдержанный джентльмен; не думаете же вы, что вчера на балу он был пьян?
– Святые угодники! Вечно вы, женщины, думаете, что мужчины напиваются. Отчего вы считаете, что мужчине для этого достаточно одной бутылки? Я уверен, если бы каждый человек выпивал свою бутылочку-в-день, не стало бы и половины тех безобразий, что царят сейчас в обществе. Это всем до одного пошло бы на пользу.
– Не могу в это поверить.
– Боже правый, тысячи людей нашли бы в этом спасение. В нашем королевстве не пьют и сотой доли от того, сколько следовало бы. Особенно принимая в расчет наш влажный и туманный климат.
– И все же, я слыхала, что в Оксфорде много пьют.
– В Оксфорде! Да если хотите знать, там не пьют вовсе. Вам не найти человека, который зараз выпивал бы больше четырех пинт. На последней вечеринке, к примеру, мы обнаружили, что у нас ушло около пяти пинт на душу, и все сочли это из ряда вон выходящим. Ни с чем таким, кроме как у
– Да уж, – согласилась Кэтрин, – теперь я знаю, что вы пьете гораздо больше, чем я о вас думала. Но я уверена, Джеймс пьет меньше.
Это заявление вызвало бурю протестов со стороны молодого человека, причем настолько невнятных, что среди них ей удалось отчетливо разобрать лишь бесчисленные клятвы и заверения, и когда этот поток наконец-то иссяк, Кэтрин еще больше утвердилась в мысли, что в Оксфорде много пьют, и на общем фоне ее брат выделяется относительной трезвостью.
Вслед за этим монологом Торп вернулся к теме о достоинствах его экипажа, и Кэтрин снова была призвана восхититься резвостью и легкостью лошади, бесшумностью хода, а также мягкостью рессор. Насколько могла, она свой восторг выражала. Однако, опередить его мысль или остаться где-нибудь позади оказалось невозможным. Его познания в предмете и полное ее невежество, его скороговорка и ее робость делали это нереальным. Девушка не имела шансов высказать собственную мысль по этому поводу, но с готовностью вторила собеседнику, и вскоре между ними установилось полное согласие относительно того, что этот экипаж в целом не имел себе равных во всей Англии по неоспоримым техническим достоинствам, лошадь, безусловно, являлась лучшим в мире рысаком, а сам Торп – лучшим в мире кучером.
– А не кажется ли вам, мистер Торп, – осведомилась Кэтрин, рискнувшая предложить некоторое разнообразие в их беседе, – что двуколка Джеймса скоро совсем развалится?