Нортенгерское аббатство (пер. В.Литвинец)

Даже к концу вечера с ней по-прежнему обходились очень вежливо, отчего на душе у Кэтрин становилось чуть легче. Постепенно к ней вернулось спокойствие. Разумеется, она вовсе не забыла о прошедшем, но теперь, по крайней мере, могла рассчитывать на то, что об этом больше не будет сказано ни слова и отношение Генри к ней не изменится. Мысленно она все же перебирала свои недавние необоснованные опасения и каждый раз приходила к выводу, что все они – лишь иллюзия, построенная ею самой. Ее воображение наделяло любой пустяк тайным смыслом; самым обычным вещам оно придавало слишком большое значение. А все потому, что, отправляясь в аббатство, она изначально настроила себя на всевозможные ужасы. Она вспомнила, с какими мыслями готовилась к поездке в Нортенгер. Теперь же ей было ясно, что ее слепое увлечение тайнами рано или поздно привело бы именно к таким последствиям; все объяснялось влиянием тех книг, которыми она увлеклась в Бате.

Какими бы очаровательными не казались произведения миссис Редклиф или даже произведения ее подражателей, от них нельзя было ожидать достоверного описания человеческой натуры – по крайней мере, той, которую можно встретить в центральных графствах Англии. Они больше подходят для Альп и Пиренеев с их сосновыми лесами. А Италия, Швейцария и Южная Франция, наверное, действительно являются средоточием пороков, как это и подается в книгах. В непорочности же своей страны Кэтрин больше не сомневалась; что-либо подобное она могла допустить разве что в самых отдаленных северных и западных районах. Средняя Англия казалась ей теперь самым безопасным местом, где может спокойно жить даже нелюбимая жена, где существуют аграрные законы и где почтительно относятся к пожилым. На убийство здесь не смотрят сквозь пальцы, слуги не работают как рабы, и ни у одного аптекаря здесь наряду с ревенем не купишь яда или снотворного. В Альпах и Пиренеях, должно быть, у людей очень разнородные характеры. Есть чуть ли не ангелы, но есть и сущие дьяволы. В Англии все не так; каждый англичанин, полагала она, несет в своем сердце как добро, так и зло, хотя отнюдь не в равных соотношениях. Придя к такому выводу, она теперь не удивится, если обнаружит какой-нибудь недостаток даже у Генри или Элеаноры Тилни. Ее идея объясняла и некоторые отрицательные черты в характере их отца, которые у него, наверное, все-таки оставались, даже после того как она сняла с него свои оскорбительные подозрения.

Таким образом, разобравшись в вопросах человеческой натуры, Кэтрин решила, что впредь будет действовать сама и судить о других только исходя из здравого смысла. А пока ей ничего не остается, как простить самое себя и начать жить еще счастливее. Этому способствовало и поведение Генри, который вел себя удивительно благородно и ни разу не сделал ни малейшего намека на то, что произошло. Хорошее настроение к ней вернулось значительно раньше, чем она ожидала в самом начале своей беды, и, кроме того, продолжало постоянно улучшаться. Правда, еще оставалось несколько предметов, которые, как она боялась, могли нарушить ее спокойствие, например, сундук или шкаф, покрытый японским лаком; однако со временем их вид перестал раздражать ее, а лишнее напоминание о былом безрассудстве, к тому же, шло ей на пользу.

На смену ее романтическим переживаниям вскоре пришли обычные каждодневные заботы. Желание получить письмо от Изабеллы росло с каждым днем. Ей не терпелось узнать, как идет жизнь в Бате и кто посещает балы. Особенно ее беспокоило, подобрала ли Изабелла для себя красивую хлопковую ткань, которую намеревалась приобрести, и хорошо ли складываются ее отношения с Джеймсом. Изабелла становилась для нее единственным источником новостей. Джеймс напрямую отказался писать до своего возвращения в Оксфорд; да и миссис Аллен вряд ли соберется сесть за письмо до того, как вернется в Фуллертон. Но Изабелла обещала много раз; а когда она что-то обещает, то всегда держит слово! Поэтому ее молчание казалось теперь особенно странным.

Девять дней подряд Кэтрин поджидало одно и то же разочарование, становившееся с каждым утром все более сильным; но на десятый день, войдя в утреннюю столовую, она заметила, что Генри протягивает ей долгожданное письмо. Она поблагодарила его так горячо, как будто это он сам его написал.

– Оно, однако, от Джеймса, – произнесла Кэтрин, взглянув на обратный адрес. Открыв конверт, она прочитала следующее:

«Дорогая Кэтрин,

хотя, Бог свидетель, у меня нет никакого желания писать письма, думаю, должен сообщить тебе, что у нас с мисс Торп все кончено. Вчера я навсегда покинул как ее, так и Бат. Не стану вдаваться в подробности – они лишь причинят тебе ненужные страдания. Вскоре от второй стороны ты и так узнаешь, на ком лежит вина, и, надеюсь, простишь своему брату все, кроме одного – то, что он позволил себе так наивно рассчитывать на взаимность. Спасибо Всевышнему, что он вовремя открыл мне глаза! Но это был тяжелый удар! Получить, наконец, согласие отца и узнать, что все напрасно… Она сделала меня глубоко несчастным человеком!