Нортенгерское аббатство (пер. В.Литвинец)

Два дня миссис Морланд не подавала виду, что что-то происходит, но когда третья ночь пришла и ушла, так и не вернув дочери приветливости, усидчивости и желания поработать иголкой, ничто более не могло удержать мать от мягкого упрека: «Моя милая Кэтрин, боюсь, ты превратилась в настоящую леди. Уж и не знаю, кто теперь закончит подбивать галстуки бедному Ричарду, – ведь ты единственная его надежда. Ты вся еще слишком в Бате. Но всему свое время: и балам, и работе. Ты долго веселилась, а теперь неплохо бы попробовать начать приносить пользу».

Кэтрин немедленно уселась за работу, мрачно при этом заметив:

– Я уже не в Бате. Давно.

– Тогда ты терзаешься из-за генерала Тилни, и это очень глупо с твоей стороны. Десять к одному, что ты с ним еще увидишься. Никогда не волнуйся по пустякам, – отреагировала мать, немного помолчала, а затем добавила: – Надеюсь, Кэтрин, ты не разлюбила родной дом только потому, что он не такой внушительный, как Нортенгер, ведь иначе визит туда действительно тебе только навредил. Где бы ты не находилась, ты должна быть спокойна и довольна, особенно это касается твоего дома, потому что здесь тебе приходится бывать дольше всего. Мне совсем не понравилось, как сегодня за завтраком ты говорила о французских булках, которые подают в Нортенгере.

– Да мне этот хлеб вовсе без разницы! Мне все равно, что есть.

– У нас наверху стоит очень умная книжка как раз на эту тему: о девушках, коих испортили шикарные знакомства, – «Зеркало», мне кажется. На днях я ее тебе специально найду, сдается мне, это пойдет тебе на пользу.

Кэтрин ничего не возразила и, возжелав встать на путь исправления, принялась за работу; но не прошло и пары минут, как она вновь погрузилась в вялость и апатию (впрочем, сама того не осознавая) и стала раздраженно раскачиваться в кресле гораздо чаще, чем делать новые стежки. Миссис Морланд наблюдала и, наткнувшись на отсутствующий и затравленный взгляд дочери, являвшийся самым красноречивым подтверждением расстроенных чувств, тут же оставила гостиную и поспешила наверх, чтобы найти уже упомянутое сочинение и тем самым, не теряя времени, начать атаку на эту жуткую меланхолию. Понадобилось некоторое время, прежде чем книга отыскалась, еще четверть часа ушло на домашние дела, попавшиеся по дороге; и, когда она наконец вернулась, держа под мышкой том, на который возлагались такие надежды, первое, что она обнаружила, был визитер, прибывший минуту назад, – незнакомый молодой человек. Он немедленно встал, почтительно поклонился, а Кэтрин сухо представила его как мистера Генри Тилни. Заметно волнуясь, джентльмен начал извиняться, упомянув, что после того, что произошло, у него нет никаких прав рассчитывать на гостеприимство в Фуллертоне, и пояснил, что причиной его визита стало жгучее беспокойство за безопасность мисс Морланд, которой пришлось путешествовать домой в одиночестве. Слова эти пали на благодатную почву чистосердечности и душевной доброты миссис Морланд, которая, ни на минуту не допуская мысли о том, чтобы переложить вину отца на плечи молодого человека или его сестры, против которых она никогда ничего не имела, отметила приятные черты лица Генри, радушно его приняла и поблагодарила за беспокойство по поводу дочери, заверив того попутно, что друзьям детей в этом доме всегда рады, и попросив его о прошлом не говорить больше ни слова.

Воспитание не позволило Генри выполнить эту просьбу, но с другой стороны, столь неожиданно теплый прием обязывал к безусловной учтивости, а посему несколько мгновений он, борясь с противоречивыми чувствами, смущенно молчал, а затем со всею возможной любезностью принялся отвечать на ни к чему не обязывающие реплики миссис Морланд о погоде и дороге. Тем временем Кэтрин – сердитая, взволнованная, счастливая Кэтрин молчала, заливаясь лишь лихорадочным румянцем; однако, румянец этот, а также засверкавшие глаза утвердили ее мать в мысли о том, что приезд мистера Тилни способен по крайней мере хоть на какое-то время успокоить дочь, и она с радостью отложила том «Зеркала» в сторону до лучших времен.