Норвежский лес

– Я не настолько хорошо тебя знаю, чтоб вымогать.

– То есть, узнаешь лучше – тоже начнешь? Как и все остальные?

– Не исключено, – сказал я. – В реальном мире многие живут вымогательством.

– Но ты этого делать не станешь. Мне так почему-то кажется. В вымогательстве я – большой специалист. Ты не из той породы, поэтому мне с тобой спокойно. Знаешь, в мире немало людей, которые любят, чтобы у них вымогали, и вымогают сами. А когда начинается суета, поднимают шум. Им это нравится. А мне – нет. Маются, понимаешь, от безделья.

– Слышь, а ты, например, что-нибудь вымогаешь? Ну, или там… может, что у тебя?

Мидори сунула в рот льдышку и пососала ее.

– Хочешь меня поближе узнать?

– Есть интерес. Небольшой.

– Послушай, я задала вопрос: «Хочешь меня поближе узнать?» Тебе не кажется, что ответ не в тему?

– Хочу поближе узнать. Тебя, – сказал я.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Даже если потом захочется отвести глаза?

– Что, такая страшная?

– В каком-то смысле, – сказала Мидори и нахмурилась. – Хочу еще выпить.

Я подозвал официанта и заказал по четвертой порции. Пока не принесли выпивку, Мидори сидела, облокотившись на стойку бара. Я молча слушал «Honeysuckle Rose» Телониуса Монка. В баре было еще пять-шесть посетителей, но выпивали только мы. От аромата кофе в полумраке бара было интимно.

– Ты свободен в следующее воскресенье?

– Я тебе уже говорил, что по воскресеньям всегда свободен. До шести часов, когда мне на работу.

– Тогда поедешь со мной?

– Хорошо.

– Я заеду за тобой в общежитие. Время точно сказать не могу. Ничего?

– Без проблем, – ответил я.

– Знаешь, Ватанабэ, что мне сейчас хочется сделать?

– Даже представить себе не могу.

– Завалиться в мягкую постель, это во-первых, – сказала Мидори. – Мне хорошо, я пьяная, вокруг нет ослиного дерьма, а рядом лежишь ты. И медленно меня раздеваешь. Очень нежно. Как мать раздевает своего ребенка. Аккуратно.

– А-а, – сказал я.

– Мне какое-то время так хорошо, что я лежу и кайфую. Но вдруг прихожу в себя и кричу: «Перестань, Ватанабэ! Ты мне нравишься, но у меня сейчас другой парень, и я так не могу. Я в этом смысле строгая. Поэтому отстань. Прошу тебя». Но ты не отстаешь.

– Я отстану.

– Знаю. Но это же вымышленная сцена. Поэтому пусть будет так, – продолжала Мидори. – И ты показываешь мне. Его. Который встал. Я закрываю глаза, но вскользь замечаю все равно. И говорю: «Нет. Я серьезно – нет. Такой большой и толстый не войдет».

– Не такой у меня и большой. Обычный.

– Ладно. Какая разница? Это же фантазия. Вдруг твое лицо становится печальным, и ты говоришь: «Мне жаль тебя. Давай пожалею. Ну, не плачь, не плачь. Бедный ребенок».

– То есть, этого тебе сейчас хочется больше всего?

– Да.

– Ну-ну.

Выпив по пять стаканов водки с тоником, мы собрались уходить. Я хотел было заплатить, но Мидори шлепнула меня по руке, вынула из портмоне десятитысячную купюру без единой морщинки и заплатила по счету.

– Ладно тебе. Я как раз получила за одну работу. К тому же, приглашала я, – сказала она. – Конечно, если ты состоятельный фашист и не терпишь, когда женщина угощает, тогда другое дело.

– Я так не думаю.

– К тому же, я тебе не дала.

– Потому что большой и толстый?

– Да, – сказала Мидори. – Потому что большой и толстый.

Мидори захмелела, оступилась, и мы чуть не покатились кубарем с лестницы. Когда мы вышли на улицу, голубое небо застилали тонкие облака, город нежно окрашивали лучи заходящего солнца. Мы немного побродили по городу, и между делом Мидори сказала, что хочет полазать по деревьям. На Синдзюку подходящих на нашлось, а парк Синдзюку-Гёэн уже был закрыт.

– Жаль, – сказала она. – Я так люблю лазать по деревьям.

Мы шли и по дороге покупали то, что приглянется нам на витринах. Город перестал выглядеть неестественным, как раньше.

– Благодаря тебе я, кажется, постепенно привык к этому миру.

Мидори остановилась и посмотрела мне в глаза.

– Точно. Зрачки прояснились. Видишь – поведешься со мной, и сколько хорошего сразу.

– Верно.

В полшестого Мидори сказала, что ей нужно готовить ужин, и засобиралась домой. Я ответил, что тогда поеду на автобусе в общагу. Проводил ее до вокзала Синдзюку, и мы расстались.

– Знаешь, чего я сейчас хочу? – спросила перед расставанием Мидори.

– Даже не представляю, о чем ты можешь подумать.

– Хочу, чтобы нас с тобой поймали пираты, раздели догола, прижали лицом друг к другу и связали веревкой.

– Почему именно так?

– Это – странные пираты.

– Думаю, не более чем ты, – заметил я.

– И, сказав, что через час скинут в море, они бросили нас прямо в таком виде в трюм: мол, наслаждайтесь вдоволь.

– И что?

– Ну мы и наслаждались вдоволь целый час: катались, прижимались друг к другу…

– И этого тебе хочется больше всего?

– Да.

– Ну-ну…

В воскресенье Мидори приехала за мной в полдесятого. Я только проснулся и даже еще не умывался. Кто-то постучал в дверь и крикнул:

– Эй, Ватанабэ, к тебе какая-то девчонка.