Норвежский лес

Я сидел за столом и писал письмо. А когда начинала болеть рана на правой руке, откладывал ручку и бессмысленно разглядывал пейзаж за окном – двор под дождем.

Сначала я написал о том, как на работе поранил ладонь. Затем о вечеринке с Хацуми и Нагасавой по случаю его сдачи экзамена на дипломата, пояснив, в какой ресторан ходили и какие там подавали блюда. Еда была вкусной, но по ходу возникла одна неприятная ситуация. И так далее…

Когда дошел до игры на бильярде с Хацуми – немного поколебался, писать или нет про Кидзуки, и в конечном итоге, решил написать. Казалось, я должен был это сделать.

Я отчетливо помню последний удар Кидзуки в тот день, когда он умер. То был очень трудный шар, он требовал «подушки». Я не думал, что Кидзуки вообще попадет. Пожалуй, это вышло как-то случайно, однако удар получился стопроцентный, и на зеленом сукне почти бесшумно столкнулись белый и красный шары. Это и дало последние очки. Красивый впечатляющий удар – я до сих пор его вижу. И вот уже почти два с половиной года я совсем не брал в руки кий.

Однако в ту ночь, когда мы катали шары с Хацуми, я до конца первой партии даже не вспоминал Кидзуки. Что потом, по меньшей мере, меня шокировало. После смерти Кидзуки я думал, что буду вспоминать о нем у бильярдного стола каждый раз. Но вспомнил только после того, как, доиграв первую партию, купил в автомате и выпил банку пепси-колы. Почему я только тогда вспомнил о нем? В бильярдной, куда мы постоянно ходили, тоже был автомат с напитками, и мы часто играли на банку пепси.

Тем, что я не сразу вспомнил о Кидзуки, я как бы провинился перед ним, сделал ему что-то плохое. В тот момент я поймал себя на мысли, что как бы его бросил. Однако вот что я подумал тем вечером, вернувшись к себе в комнату. С тех пор прошло два с половиной года. Ему по-прежнему семнадцать. Но это не значит, что во мне притупилась память о нем. Его смерть по-прежнему живет во мне, а некоторые его черты стали еще ярче, чем тогда. Я вот что хочу сказать. Мне скоро двадцать. И часть того, что у нас с ним было в 16-17 лет, уже исчезло и больше не вернется, как ни жалей. Вот. Лучше объяснить у меня не получится, но ты должна понять, что я почувствовал и недосказал. Мне кажется, понять это все, кроме тебя, больше некому.

Я думаю о тебе чаще, чем прежде. Сегодня идет дождь. Дождливое воскресенье немного путает мои планы. Когда идет дождь, я не могу стирать, а значит – и гладить. Не могу ни гулять, ни валяться на крыше. И мне ничего не остается – только сидеть за столом, по несколько раз слушать «Kind of Blue» на автоповторе, рассеянно наблюдать за мокрым двором. Как я тебе уже писал, по воскресеньям я не завожу пружину. Вот письмо и получилось жутко длинным. Закругляюсь. Сейчас пойду в столовую на обед. До свидания.

Глава 9