Я немного расслабился, краем глаза заметив, как конверт скользнул под скатерть. Анна подала Саньку кофе и присела рядом. Где-то на самых задворках ее полного укоризны взгляда таилось что-то очень похожее на восхищение. Я принял этот щедрый дар судьбы с благодарностью и отвел глаза, чтобы не увидеть во взгляде владычицы моего сердца чего-нибудь менее приятного. Но судьба, видимо, решила быстро уравнять шансы, заставив мое встрепенувшееся от радости сердце метеором свалиться в пятки. Конверт не остался под столом. Он оказался не заклеен, и, благодаря трепещущему крылу клапана гадкая бумажка со своим ценным грузом вылетела из укрытия с другой стороны и приземлилась не так уж далеко от меня, как раз около корзинки Экзи. Конверт раскрылся, и крошечная черная карточка выглянула оттуда ровно настолько, чтобы привлечь внимание пса. Экзи рванулся к нечаянной добыче. Забыв обо всем и не выпуская из рук фена, я бросился к нему и успел сунуть палец в пасть, спасая добытые мамой секретные материалы от собачьих зубов. Но паскудный пес не желал сдаваться без боя. Он тяпнул меня и, выплюнув карту, вцепился в выскочивший из-за ворота рубашки мешочек. Шнурок лопнул, мешочек раскрылся, саломарский кулон выпал, но упасть на пол не успел, потому что был тут же проглочен Экзи. Ошарашенный такой несправедливостью, я схватил пса поперек кудрявого, облепленного никотиновыми пластырями пуза и попытался огреть феном, но нажал на кнопку «on», и проклятущая машинка ударила меня током. Я выпустил Экзи и выругался. Немного утешало то, что псине досталось не меньше моего. Экзи взвизгнул и рванул к двери. Но путь ему преграждал сидевший на стуле Санек, и фокс решил не связываться с великаном, круто развернулся и забился в угол возле холодильника.
— А этот цирк по какому поводу? — приподнял бровь устрашитель собак.
— Это у него спрашивайте, — буркнул я, потирая прокушенную руку и злорадно представляя, как скажу Саньку, что его драгоценный саломарский камешек сожрал поганец Экзи. — Можете допросить его с пристрастием и даже пытать. Я разрешаю.
— Это собака Брута Шатова, — пояснила Анна Моисеевна. — Пока дипломат в больнице, она находится здесь.
Похоже, Санек хорошо знал моего дядю и с наиболее грозной его стороны, потому что посмотрел на пса куда более благосклонно и даже с некоторым уважением. Он поднялся, выглянул за дверь, а потом плотно закрыл ее, лишив Экзи даже призрачного шанса на бегство.
— Ладно, Шатов, внимательно слушайте и постарайтесь поменьше запомнить, — предупредил он, одним глотком осушая чашку. — Дело наше с вами — это, так сказать, три дела. И до поры до времени проходили они своими путями. И только смерть вашего саломарского друга соединила их в некоторую связь…
Я мысленно еще раз попросил прощения у русского языка и титаническим усилием воли сдержал порыв поправить говорившего…
— Как вы понимаете, кража произведения искусства — это юрисдикция нашей Анны Моисеевны. Я же, Носферату Александрович, как вы правильно заметили, занимаюсь несколько другим — точнее говоря, некоторыми путями, какими секретная информация становится известной тем, кому она известной быть не должна. И вот эта часть вопроса находится в моем непосредственном ведомстве.
Санек, собираясь с мыслями, потер квадратный, до скрипа выбритый подбородок.
— Несколько дней назад к нам поступил сигнал. Проверенный источник докладывал, что неизвестные вышли на контакт с несколькими мировыми разведками с предложением продать или передать во временное пользование сверхновое оборудование. Наш внедренный агент. — Я поморщился, но снова промолчал. — Предложил этим неизвестным заключить сделку, но только при условии, что эффективность оборудования будет подтверждена фактами. В качестве доказательства продавцы предложили сведения о новых разработках Отто Юльевича Штоффе. Такое доказательство действительно обратило бы на себя внимание, поскольку квартира Отто — один из самых крепких орешков для современной разведки. Мы следили за всеми, кто приходил к академику. Но он не слишком много общается с внешним миром и больше занят своими проектами. За период от появления предложения о продаже оборудования до дня передачи данных к нему приходил только почтальон, но тот не поднимался на этаж — оставил корреспонденцию в ящике. Сам Штоффе ни с кем, кроме вас, связаться не пытался.
— А если они сняли информацию раньше? — спросил я, перехватив Экзи, который попытался проскользнуть у меня под ногами.