Ностальгия по крови

– Здесь дело не столько в пеллагре, сколько в ханжестве, – объяснил Ломброзо. – Именно поэтому женщины, которых он насиловал, не хотели на него доносить. Они больше боялись общественного осуждения, чем Винченцо. Этим же можно объяснить свидетельство матери Марианны Верцени, которая предпочла говорить о «болях от глистов», чем о насилии над девочкой. Такое нападение могло ее обесчестить. Понимаете?

– Конечно, – ответила Мария Вальзер.

– Прибавьте к этому патологическую жадность семейства Верцени, – продолжил Ломброзо. – Исключительно по экономическим соображениям они не разрешали ему жениться и запрещали тратиться на развлечения. Ему разрешали только работать, и больше ничего. Этот человек, поставленный перед выбором, обуздывать свои неуемные аппетиты или совершать преступления, выбрал второй путь.

Ломброзо объяснил, что Верцени перешел от изнасилований к удушению из необходимости скрывать от жителей деревни и от своей семьи эти сексуальные побуждения. Врачи недавно поняли, что сексуальное возбуждение, связанное с кровью, повторяется и у личностей, способных сдерживаться, и у личностей, подчиненных своим страстям.

– Это говорит о том, что в мозгу инстинкт убийства и сексуальный инстинкт очень тесно связаны, и анатомически и физиологически, – заключил Ломброзо и посмотрел на Марию.

– Согласна, – ответила она. – Это становится понятно, когда читаешь «Физиологию наслаждений» [50]. Ведь известно, что солдаты, занимаясь мародерством, связывают изнасилования с кровавыми преступлениями.

Ломброзо удивился, что женщина читает подобные вещи, но невольно восхитился ею. Немецкая студентка очень хорошо подготовилась, было бы интересно с ней подискутировать. Они долго говорили, а потом Ломброзо проводил Марию до экипажа. Вечером ей надо быть в Милане, потому что на следующий день у нее намечен визит в тюремную психиатрическую больницу в Сенавре.

– Конечно, в этом деле остается много загадок, – произнес Ломброзо, снова проходя через внутренний дворик.

И он принялся рассказывать ей о своих сомнениях и мучениях. Например, Ломброзо все время задавался вопросом, что же могло так изменить характер Верцени. В детстве он был очень чувствительным ребенком и приходил в ужас, если убивали какое-нибудь животное. Дело доходило до того, что Винченцо отсылали подальше от дома, когда надо было зарезать курицу или поросенка. Но потом, в юности, вдруг обнаружил, что испытывает удовольствие, сворачивая шею курицам, а в своих убийствах обвинял куницу. Так и осталось загадкой, как ему удалось быстро и без следов разбросать внутренности Мотта. И как он мог совершить такие сложные преступления меньше чем за три четверти часа? И по какому признаку выбирал себе жертв: они все были такие разные, случалось, что просто отвратительные. Кузина Марианна была тощая, как скелет, в четырнадцать лет она переболела холерой. А старая торговка спиртным? Испытывать влечение к ней просто невозможно. Даже та сила, которую Винченцо проявлял во время убийств, аномальна и явно не соответствует его мускулатуре. Для таких преступлений требовалась сила, во много раз превосходящая его собственную. Например, перелом лучевой кости Мотта предполагает телосложение гораздо крупнее.

– А булавки? Что они означают? – спросила Мария, хорошо знавшая детали дела, поскольку читала все акты процесса.

– Вот именно, – вздохнул Ломброзо, грустно покачав головой. – Их назначение никто так и не понял. Винченцо только говорил, что испытывал наслаждение, когда вытаскивал их из волос Мотта и раскладывал на камне. Но объяснить, зачем вгонял их в спину Паньочелли, он не смог и признал, что ничего не понимает.

Кучер открыл дверцу экипажа и помог Марии Вальзер сесть. Ломброзо поцеловал ей руку. Ему очень не хотелось отпускать девушку, и он еще раз сжал изящную руку в перчатке.

– Но самое необычное в этой истории, – добавил Ломброзо, – так это полная ясность рассудка обвиняемого, признание тяжести совершенного преступления и одновременно непреодолимая тяга к его совершению.

– Это показывает, насколько необходимы дома для этих существ, у которых отсутствуют граница между преступлением и безумием, – ответила Мария, пристально глядя в глаза Ломброзо. Ей не хотелось уезжать, она охотно осталась бы еще на несколько дней, чтобы побыть с ним.

28 декабря

После обеда и до конца дня все пошло наперекосяк. Сначала позвонил Джорджо и сообщил, что после двух часов допроса судья не утвердила задержание, а Форести заявил о своей невиновности. Адвокат утверждал, что Форести не было дома в момент убийства, а следы крови под лестницей свидетельствуют только о том, что его жена была убита в том месте, но отнюдь не о том, что он в это время находился дома.

– Форести утверждает, что вышел прогуляться, потому что они с женой поругались, понимаешь? И что телефон он оставил дома, а когда вернулся, то подумал, что она уже легла спать.

– Однако в своем заявлении он об этом не рассказывал, – заметил Безана.