Ностальгия по крови

Мария Вальзер вышла из экипажа и огляделась. Она доехала до самой Павии, чтобы встретиться с Чезаре Ломброзо. Дело Верцени и за рубежом вызвало много споров. Как раз в прошлом месяце Ломброзо обменялся серией писем по этой теме с профессорами из университета в Монпелье [45]. Сейчас Ломброзо выглядел явно смущенным: вряд ли он ожидал, что студент из Тюбингена [46], которого направил к нему немецкий коллега, окажется девушкой. Мария улыбнулась ему, и он пригласил ее пройти в здание университета, чтобы спокойно поговорить. В ответ Мария вежливо кивнула. Ломброзо начал беседу на французском, но девушка его остановила: она хорошо владела итальянским. Ломброзо удивился еще больше.

Мария Вальзер молча шла за ним быстрыми шагами. Ее поразил внутренний дворик с элегантными двойными портиками. Она загляделась на статую, и Ломброзо объяснил ей на ходу, что это Алессандро Вольта [47], но скорости не сбавил. Ей пришлось бежать за ним следом. Ломброзо привел ее в анатомический зал, в аудиторию Скарпа [48]. У Марии захватило дух: казалось, она попала в театр Палладио [49]. Ниши с мраморными бюстами, высокие арочные окна, купол потолка, расписанный гротесковыми картинами. И настоящее чудо – крылатые фигуры, держащие в руках хирургические инструменты.

Ломброзо провел ее за кафедру, где стояли несколько стульев, и пригласил сесть. Он объяснил, что потолочную роспись только что реставрировали. Затем Ломброзо достал рисунки и принялся их показывать.

– Это свирепый маньяк, но выглядит он как абсолютно здоровый человек из Бергамо.

Мария прочла в карточке: «Двадцать два года, рост 166 сантиметров, вес 68 килограммов». Ломброзо обратил ее внимание на темно-русые волосы мужчины.

– У него волосы очень густые и тонкие. У сумасшедших волосы, наоборот, быстро редеют.

Ломброзо протянул ей листок с краниометрическими данными, результатами обмеров остальных частей тела и офтальмоскопии.

– А семейный анамнез? – спросила Мария.

– Два единственных дяди страдают кретинизмом, – ответил Ломброзо. – У одного из них не растет борода, одно из яичек атрофировано, а другое отсутствует. Череп очень маленького размера и сплющен с боков.

Мария спросила, какими болезнями страдали члены семьи. Ломброзо объяснил, что никаких явных болезней не наблюдалось ни у матери Винченцо, ни у бабушки со стороны обоих родителей, а также ни у прабабушки или прадедушки. У отца обнаружили слабые следы пеллагры, перенесенной еще в 1871 году.

– Пеллагра?

Миниатюрная, стройная Мария была одета во все черное, но глаза ее горели. Когда что-нибудь привлекало ее внимание, они делались огромными и сверкали.

– Пеллагра вызвала состояние, отдаленно напоминающее легкие признаки бреда, а точнее, ипохондрии, – уточнил Ломброзо и прибавил, что один из кузенов страдал «церебральной гиперемией», а у другого наблюдались признаки клептомании. В остальном же все было в порядке.

– «Психи не могут сколотить себе состояние», как очень удачно сказал об этой семье один из свидетелей, – прокомментировал Ломброзо и впервые за всю встречу рассмеялся.

Мария пристально его разглядывала. Она сочла Ломброзо человеком притягательным и достойным восхищения, прежде всего восхищения. Хорошо было бы поработать с таким, как он.

– Все это – контекст настоящего заболевания, – продолжал Ломброзо, перейдя на более свободный и раскованный тон. – Его родственники были настолько скупы, что в 1866 году накормили его испорченной кукурузной полентой и он серьезно заболел.

И тут он начал рассказывать о самом Винченцо:

– Он был необщителен и молчалив, но никто в школе не называл его чокнутым или странным. Винченцо таким и не был, иначе в столь ограниченном пространстве, как школа, это наверняка бы заметили. Он был умен, но учиться не хотел.

– Винченцо страдал головными болями? – уточнила Мария.

– Нет, только расстройством желудка летом.

Мария попросила дать еще информацию о характере Винченцо.

– Он все время молчал, говорил только по делу. Если врал, то последовательно, а когда врать не было нужды, молчал. Старался во всем винить других. Для каждой жертвы внимательно изучал наиболее подходящий способ убийства: веревку для Паньочелли, а для Мотты земля, набитая в рот.

– То есть он обладает трезвостью ума.

– Да. Но способен на привязанность, – продолжал Ломброзо. – К примеру, отыгрывался на племянниках. Как только разрывал одну любовную связь, сразу начинал новую. Винченцо молчалив, но в камере быстро завел дружбу с сокамерниками. Сумасшедшие не бывают эмоциональными ни внутри клиники, ни за ее пределами.

– Это верно, – согласилась Мария.

Как бы там ни было, мотив ясен – это проблемы в сексуальной сфере. Здесь Ломброзо опустил глаза. Он стыдился говорить о таких вещах с женщиной.

– Имеются доказательства длительной мастурбации и половых контактов с маленькими девочками, – произнес он, стараясь не смотреть ей в лицо.

Мария улыбнулась. Она привыкла к затруднениям в разговорах с профессорами.