Ностальгия по крови

– Верцени жил затворником, потому что стоило ему выйти из дома, как соседи начинали его бить. Старая служанка местного священника из христианской милости приносила ему еду и молоко. Поэтому заговорщики решили использовать ее. Аптекарь обещал достать мышьяк, чтобы отравить молоко, а врач сразу подписал бы заключение о естественной смерти. Весь Боттануко выпил за удачное преступление и торжество справедливости.

Илария нервно сглотнула. Ей казалось, что она находится там, в том далеком году. Старик смотрел на нее и улыбался, словно хотел сказать: «Ну что, я привлек твое внимание?» И она растерянно улыбнулась в ответ.

– Но никто не думал, что служанка пожалеет Верцени и расплачется. Она говорила, что это никакая не справедливость, потому что справедливость уже свершилась и этот бедолага целых тридцать лет подвергался жестоким мучениям. Ей предложили денег, но она возмущенно отказалась.

Старик постучал пальцем по краешку пустой стопки. Безана на лету понял его желание и повторил заказ.

– Верцени очень испугался. Перед смертью единственная подруга предупредила его: «Будь осторожен, тебя хотят отравить». А что он мог сделать? Вообще перестать есть? Тогда свою помощь предложила крестьянская девочка из соседней деревни: она взялась носить ему еду и питье. Она напоминала ему кузину Марианну. Верцени помощь принял. Он дал ей денег и еще прибавил сумму за хлопоты. Но он не знал, что семье девочки уже и так хорошо заплатили. В свидетельстве о смерти причина указана не была.

3 января

День выдался тяжелый, они сверх меры наслушались всяких ужасов, и Марко предложил Иларии поужинать в знаменитом ресторане Бергамаски, о котором много слышал.

– Мы заслужили отдых, – сказал он. – Так и запишем в расходный листок: отдых, сто евро. Квитанция за ужин прилагается.

Как только они сели за столик и начали знакомиться с меню, Безана принялся рассказывать смешную историю про возмещение расходов.

– Моим первым делом в газете было ДТП неподалеку от Вогеры. Я поехал туда на машине, быстро написал заметку и к вечеру вернулся. А на следующий день явился к начальнику со списком затрат: бензин, бутерброд и пиво, всего одиннадцать тысяч пятьсот лир [78]

. Он вытаращил на меня глаза: «Ты что, с ума сошел?» Я испугался: «Слишком много потратил, да?» На что начальник мне ответил: «Нет, слишком мало. А ресторан? А гостиница? А газеты и журналы?» Я не знал, как реагировать. Начальник вздохнул: «Ладно, не переживай, я сейчас все исправлю. Ресторан – пятьдесят лир, ночевка и первый завтрак – сто двадцать лир, мелкие траты, кофе, газеты – пять тысяч. Общая сумма – примерно двести тысяч лир». Теперь он был доволен и сказал мне: «Вот так надо считать». Тогда я понял: сокращая расходы до минимума, я убавлял доходы для него и для всех остальных. Не было журналиста, который немного не наживался бы на возмещении расходов. Это было негласное правило, и мне пришлось приспосабливаться.

– Вот раздолье, – прокомментировала Илария.

– Да, но время тогда было другое. Теперь такое не пройдет. Я помню, как у нас появился один корреспондент, знаменитый специалист по Африке, который строил из себя заступника бедных стран, а потом впал в немилость у нового директора. Его больше никуда не отправляли, и он целыми днями болтался в редакции, жалуясь на жизнь и сплетничая о коллегах. «Знаешь, – поведал он мне как-то, – я терплю убытки». – «В каком смысле? – спросил я. – По сути, ты получаешь ту же зарплату, а работать не работаешь». На это он сильно удивился: «А откуда брать отчеты о расходах?» Тогда они считались как дополнительная зарплата. Потом, чтобы его задобрить, ему поручили обозревать VIP-пляжи, и он неделями торчал в роскошных отелях на курортах по всему миру, беря интервью у спасателей и выдумывая анекдоты про знаменитых клиентов. Вот вам и третий мир.

Илария завороженно слушала, иронический взгляд Безаны ее очень забавлял.

– По утрам телефоны в редакции надрывались понапрасну. Раньше одиннадцати, а то и полудня никто не появлялся, – продолжал Марко. – А по утрам в воскресенье, наоборот, наблюдалось необъяснимое столпотворение. Многие приходили, брали стопочку газет, потом капучино и круассан в баре напротив и сразу возвращались домой, не забыв при этом расписаться, что явились на работу. Компенсация за работу в выходной приятно оттягивала конверты с зарплатой. Между тем у многих накапливались отпускные дни. Я знал людей, у которых накопилось так около двухсот-трехсот дней. Практически они могли годами сидеть дома за счет издателя. Обычно это были замученные главные редакторы или их заместители, опальные журналисты, несогласные с редакционной политикой в данный момент. А иногда и авторитетные журналисты таким способом выражали свой протест. Кстати, некоторые из них стали потом руководить оппозиционными газетами. Они являлись в редакцию каждый божий день, словно назло, хотя их никто не заставлял работать, и таким образом пополняли количество неиспользованных отпусков. В общем, устраивали этакую молчаливую сидячую забастовку.