Нотки кориандра

Заголовок буквально взорвался в голове у Ардова: «Русскій патріотъ убилъ турецкаго посла! ВОЙНА!» Сыщик поднял глаза. Редактор что-то говорил, размахивая руками, но Илья Алексеевич ничего не слышал — в голове не прекращался шум, похожий на грозу. Ардов увидел перед собой белые головы с желтыми прожилками из редакции Клотова. Только сейчас их было не две, а несколько десятков. Мертвенные лица проступали как бы из тумана, который напустил голос газетчика. Глазницы, как и в работах Клингера, были заполнены красной пастой, отчего выражения лиц были безучастными, но в то же время зловещими. Головы шевелили губами, создавая гул, в котором, как в кипящем котле, булькали и переворачивались слова.

— Ее не надо бояться… — проступил голос одной головы.

— Она стоит на конце всех дорог, ее неотвратимость равняет любые жребии, — подхватила другая.

У каждой головы была своя партия в общем хоре. Слух Ильи Алексеевича различал отдельные голоса, звучавшие одновременно:

— Перед ней одинаково ничтожны и раб в рубище, и властитель в пурпуре.

— Она повсюду.

— Только она прекращает страдания.

— С ней не надо бороться, мудрый зовет ее и принимает со спокойным сердцем.

— Она легка и сладостна.

— Je ne vois plus rien… Je perds la mémoire… Du mal et du bien… O la triste histoire![80]

Илья Алексеевич достал из выдвижного ящика небольшую шкатулочку, приставил к уху и принялся вращать рычажок, торчавший сбоку. Зазвучала механическая музыка. Редактор замолчал и с удивлением уставился на Ардова.

Туман постепенно рассеялся, видение растворилось. Илья Алексеевич взял себя в руки.

— Когда выйдет этот номер? — спросил он.

— Завтра в семь утра.

— Спасибо, — сказал сыщик и устремился в прозекторскую.

— Так печатать или нет? — крикнул вдогонку редактор.

Поймав на себе любопытствующий взгляд Облаухова, Клотов пожаловался:

— Черт знает что! Не напечатаю я, напечатают другие.

— Думаю, на этот раз ваш информатор ошибся, — долетел до него голос Ардова.

Глава 39

За удачу

Тем временем в особой комнате игрального клуба усатый господин продолжал беседу с проигравшимся в пух Тавелиди. Официант уже принес бутылку «Шустовского», и молодой человек успел принять пару рюмок, мгновенно захмелев.

— Я не могу убить человека… — тихо сказал он, продолжая смотреть в одну точку перед собой.

— А убивать никто и не просит! — заверил собеседник. — Надо просто выстрелить. Попал, не попал — дело десятое. — Он вновь наполнил рюмки. — Но стрелять нужно все ж таки прицельно, не по ворóнам.

Усатый господин с удовольствием выпил.

— Ах, хорош, — крякнул он и подкрутил свой бретцельский ус. — А ведь я помню время, когда мода на этот коньяк только начиналась. Сам Николай Леонтьевич[81]

был большой изобретатель по части рекламирования своего напитка. Как-то, помню, в Александринке на «Бесприданнице» Лариса Дмитриевна вдруг потребовала подать коньяку, да непременно «Шустовского». Я даже опешил. Ха-ха, скажете, ничего необычного? Да только в пьесе господина Островского никакого «Шустовского» нет! Его и не существовало еще, когда пьесу-то писали! Это Николай Леонтьевич тайком актрисе приплачивал, чтобы она со сцены его коньяк прославляла.

Усатый господин залился смехом.

— Но ведь меня арестуют, Сергей Николаевич, — сказал Тавелиди, словно и не слышал всей этой забавной истории про предприимчивость алкогольного магната.

— Да говорю же тебе, я с экипажем буду! — по-свойски успокоил юношу собеседник, потрепав по плечу. — Сразу тебя увезу! Сделаешь пару выстрелов и хоп! — за угол. А там уже я стою с экипажем. Везу тебя сразу в банк, где получишь всю сумму разом. Никто и хватиться не успеет.

Тавелиди молчал.

— А хочешь, после дела махнем в одно уютное местечко? — у усатого сладострастно задрожал голос. — Ах, какие там бутончики!.. Есть и совсем юные — и по двенадцать, и по десять. Такое вытворяют, в облака улетаешь! Возьмем номер с ванной, позовем сразу пятерых, а? Как вам, Георгий Юльевич? Вы, как человек поэтического склада, должны иметь вкус к тонким играм.

Тавелиди взглянул мутным взглядом, плохо понимая, о чем ведет речь соблазнитель.

— Можем и ганимедов пригласить, — бесстыдно ухмыльнулся господин, шевельнув усами. — Ежели, конечно, вы умеете ценить этот вид услаждений. А ежели прикажете плеточки или, к примеру, веревки в дело пустить — устроим и такое. Я осуждать не могу — человеку искусства без острых ощущений никак нельзя, это я понимаю. К слову сказать, место, о котором я веду речь, весьма почитаемо различными влиятельными особами. Туда и издатели захаживают, и антрепренеры, и коллекционеры. Есть и из правительственных кругов завсегдатаи. Такие связи молодому дарованию весьма полезны будут. Я ведь понимаю вашу беду. Папенька в свою гнусную коммерцию тянет, верно?

Молодой человек с удивлением взглянул на столь осведомленного прозорливца. Тот продолжил с еще большим напором: