Нова. Да, и Гоморра

— Поскольку генетические черты золотых полихромазоичны, они исчезают у потомства, если золотые скрещиваются только друг с другом. Поэтому в центре галактики идет масштабная кампания — агитируют золотых присоединяться к разнородным семейным группам.

— Как у сиамских блюпойнтов? — Пальцем с въевшейся смазкой я поддел клапан конверта.

— Точно. Но они не животные, босс. Я помню, каково пришлось этому малому, когда у него закрепляли психотические отклонения, чтобы он окончательно стал золотым. Он рассказывал, когда приезжал в гости. У меня просто сердце разрывалось.

Я вытащил из конверта, адресованного Алегре, фоторамку. Станционная лаборатория старается, чтобы ее извещения выглядели как можно более душевно.

— Хорошо хоть, что они потом стирают ребятишкам сознательную память об этом.

— Благодарение небесам даже за мелкие благодеяния и все такое. — Я включил фоторамку.

Извещения, конечно, душевные, но все же штампуются по одному образцу.

— …радостное прибавление… — забормотала рамка. Мы с Полоцки тоже пару раз пользовались услугами этой лаборатории. Как, наверно, и любой другой механик на Звездной Станции. Рамка стала воспроизводить послание с середины, потом вернулась к началу.

— И вы знаете, босс, — никак не затыкался Сэнди, — Джо и правда был не такой, как мы, некоторые вещи он вроде как не понимал…

Из рамки лучилась улыбкой женщина, похожая на добрую бабушку, — в лаборатории всегда используют таких для этого типа сообщений.

— Алегра, мы были очень рады получить образец мочи, который ты отправила на прошлой неделе с мистером Рэтлитом…

— …но все равно он был самый милый из всех, кого я знаю, и мужчин, и женщин. С ним мне было проще всего ладить, из всей группы. Может, потому, что он подолгу бывал в отъезде…

— …и теперь, всего через неделю — помни, что наша лаборатория выдает результаты мгновенно и подтверждает через неделю персонализированной фоторамкой, — мы счастливы сообщить, что в вашей группе ожидается радостное прибавление. Однако…

— …ну да, он был не такой, как мы, на многие вещи странно реагировал. Но ничего похожего на убийственную глупость, какую так часто встречаешь тут, на Звездной Станции…

— …отец — не мистер Рэтлит. Если тебе для евгенического архива нужна более подробная информация, пришли нам образцы мочи остальных мужчин вашей группы, и мы с радостью установим отцовство.

— …босс, я вообще не понимаю здешних людей. Потому и хочу двинуться дальше.

— …Спасибо, что дала нам возможность сообщить тебе эту радостную весть. Помни — если ты в сомнении, обращайся к нам!

— Ты был женат на… ты любил золотого? — спросил я у Сэнди.

Фоторамка завела опять с самого начала: «Алегра…» Я не глядя выключил ее.

— Сэнди… — сказал я. — Я нанял тебя, потому что ты неплохой механик и не путался у меня под ногами. Делай то, ради чего тебя наняли. Исчезни.

— Ох. Сию минуту, босс. — Он торопливо ушел.

Я сел.

Может, я старомодный, но я не люблю, когда бросают девушек в таком положении. Значит, это и была последняя небольшая услуга, которую Рэтлит должен был оказать Алегре и после которой так и не вернулся. Сбегать в лабораторию. Результаты мгновенно, с подтверждением через неделю. В состоянии Алегры беременность была таким же смертным приговором, как и попытка завязать с наркотиком. И аборт, все равно каким методом, тоже убил бы Алегру — настолько она была слаба. Мгновенный результат. Наверняка Рэтлит все это знал, когда получил ответ в лаборатории — ответ, которого Алегра боялась и за которым отправила Рэтлита. Он знал, что она в любом случае умрет.

И потому украл золотой пояс.

«Когда любишь человека, то есть когда по-настоящему любишь…» — сказала тогда Алегра.

Когда кто-то сбегает и бросает больную беременную женщину, тому должны быть веские причины.

Все это сошлось у меня в мозгу, как две порции ядерного топлива в критическую массу. От взрыва в голове слетели кое-какие крепления, которые я раньше считал прочными.

Я вытащил бухгалтерские книги, включил компьютер, выключил компьютер, убрал книги и уставился в экологариум, зажатый у меня в кулаке.

Среди плавающих, летающих, ползучих, спаривающихся, рожающих, растущих, меняющихся, занятых своими делами существ я заметил тупиковую ветвь — зеленых червей. Я не замечал их раньше, потому что они были где-то с самого края, пытались пробить головой стекло. Когда им надоедало выделять свободные фосфаты и биться головой о стену, они затевали драку между собой и раздирали друг друга на куски.

Страх и злость действуют на меня плохо.

Однажды меня чуть не убил золотой — по жестокости и бездумью.

Те же самые жестокость и бездумье убили Алегру и Рэтлита.

А сейчас, когда этот чертов мальчишка грозился… то есть я сперва подумал, что он грозится…

До бара Герга я дополз, когда «дневной» свет только что погас и зажглись уличные фонари. Но по дороге я зашел еще в десяток мест. Помню, как что-то объяснял матросу с межзвездного челнока — он впервые попал на Станцию и очень расстроился, увидев, как одна золотая накинулась на другую с разбитой бутылкой-розочкой. Помню, я говорил, обращаясь к трехглавому бугру у него на плече: