Читаем Новая классовая война: спасая демократию от менеджерской элиты полностью

В 1940 году, в своей книге «Американские ставки» журналист Джон Чемберлен, сторонник Нового Курса, позже ставший консерватором, критиковал традиционные популистские и прогрессисткие идеи унитарного государственного или национального интереса: «В рамках идеалистической теории индивид должен склониться, когда говорит Комитет Целого». Чемберлен противопставлял этот тип централизации демократическому плюрализму Нового Курса: «...Профсоюз, кооператив производителей или потребителей, «институт», синдикат — важные для демократии вещи. Если их власть распределена равномерно, если параллельно с политическими сдержками и противовесами существуют экономические, то тогда общество будет демократическим. Поскольку демократия - это то, что у вас получается, когда существует напряжение в обществе, которое не позволяет ни одной группе осмелиться рвануться к тотальной власти».

Отметив, что «коммунисты назовут это реакционной позицией» Чемберлен пишет, что Новый Курс, напротив, намерен сдержать могущество корпораций: «...поскольку профсоюз и кооператив по-прежнему отстают по силе от бизнес-института и синдиката, то им должно помочь». Вдобавок, по мнению Чемберлена, Новый Курс «...был разработан в первую очередь для того, чтобы уравнять положение между плутократическим городом и обнищавшей сельской местностью, между метрополией восточных штатов и ограбленными западными и южными штатами».

В рамках такого видения демократический плюрализм является альтернативой как диктатуре, так и плутократии, и руководств в этой системе принадлежит тем, кого Чемберлен называет «политиками-маклерами», вроде ФДР, который председательствует над компромиссами между «боссами», представляющими различные важные экономические и общественные группы: «...Разумеется, что группа, занимающаяся лоббированием, не только не является презренной вещью, каковой её обычно считает философ-идеалист, но она абсолютно необходима для функционирования промышленной демократии...Какими бы неприглядными бы ни был босс в некоторых своих приёмах, без него у вас не будет мира свободы: право группы на политическое барышничество является единственной практичной альтернативой гестапо и концлагерям».

После второй Мировой войны те либералы свободного рынка, которых называют «неолибералами» или «либератарианцами», вроде Людвига фон Мизеса и Фридриха Хайека, настаивали на том, что западные страны больше не могут считаться либеральными в экономическом отношении. Они были правы. Даже в самых дружественно настроенных к бизнесу послевоенных демократиях, таких, как США, Великобритания и Западная Германия были смешанные экономики, которые отличались теми или иными формами переговоров между профсоюзами и бзнесом, экономическими регуляциями и государственными расходами — которые были бы политически невозможными до Великой Депрессии и Второй Мировой войне. В рамках послевоенной Бреттон-вудской системы обмен валют контролировался, а контроль за движением капиталов в западноевропейских странах был смягчён только к концу 1950-х годов.

Первая классовая война в промышленных странах запада между менеджерским надклассом и рабочим классом закончилась после 1945 года национальными классовыми копромиссами, такими как Новый Курс в США, целью которых было купить социальный мир сперва в военное время, а затем во время послевоенного экономического восстановления за счёт инкорпорации ранее маргинализованных рабочих и семейных фермеров в в национальные структуры власти. Демократический плюрализм в Северной Америке и Европе, альтернатива крайностям либерализма свободного рынка, социализма и государственного корпоратизма, убедил представителей национальных надклассов поделиться властью и вступить в переговоры с элитами более низкого уровня, выступавшими как политические боссы общин рабочего класса в трёх сферах — политической, экономической и культурной.

В 1950-е годы в Западной Европе и США была новая демократическая плюралистическая эпоха, в значительной степени основанная на реформах и институтах военного времени. Детали отличались в Америке Эйзенхауэра, Франции де Голля, Германии Аденауэра. Но везде в демократических западных странах классовый конфликт между менеджерскими элитами в экономике, политики, СМИ и системе образования был ограничен и направлен в рамки институциональных переговоров.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Качели
Качели

Известный политолог Сергей Кургинян в своей новой книге рассматривает феномен так называемой «подковерной политики». Одновременно он разрабатывает аппарат, с помощью которого можно анализировать нетранспарентные («подковерные») политические процессы, и применяет этот аппарат к анализу текущих событий. Автор анализирует самые актуальные события новейшей российской политики. Отставки и назначения, аресты и высказывания, коммерческие проекты и политические эксцессы. При этом актуальность (кто-то скажет «сенсационность») анализируемых событий не заслоняет для него подлинный смысл происходящего. Сергей Кургинян не становится на чью-то сторону, не пытается кого-то демонизировать. Он выступает не как следователь или журналист, а как исследователь элиты. Аппарат теории элит, социология закрытых групп, миропроектная конкуренция, политическая культурология позволяют автору разобраться в происходящем, не опускаясь до «теории заговора» или «войны компроматов».

Сергей Ервандович Кургинян

Политика / Образование и наука