Новая критика. Звуковые образы постсоветской поп-музыки

Несмотря на всю несхожесть двух групп, на их принадлежность разным периодам современной поп-музыки, в самопозиционировании «Ленинграда» и Little Big есть кое-что общее — неизменно ироничное отношение не только к окружающей действительности, но и к самим себе. На этом зиждется их парадоксальный, продюсерски несанкционированный успех.

Большинство продюсеров, а также авторов и исполнителей песен давно рассталось с советской идеей песни как жизнемифа[402], которым можно охватить и в котором можно отразить все стороны жизни обыкновенного человека. «Ленинград» и Little Big приходят к формуле мема, который, наоборот, априори не стремится вобрать в себя весь мир. Но с помощью маленьких емких и бесконечно ернических высказываний им удается сложить мозаичное, причудливое и одновременно правдивое полотно современной российской культуры.

Артем Абрамов

Гибкий страх: «ГШ», Shortparis и очуждение в современном российском постпанке

Об авторе

Родился в Архангельске. Окончил Институт социально-гуманитарных и политических наук (САФУ) в 2003 году, после чего на несколько лет ушел во внутреннюю литературно-комиксную эмиграцию. Выйдя из нее, зачем-то поступил и выпустился с магистерской программы НИУ ВШЭ «Прикладная культурология» (2018). Писал (и иногда продолжает это делать) для «Горького», «Афиши Daily», «сигмы» и в телеграм-канал ain’t your pleasure (@nomoremuzak

). В настоящее время — редактор издательства «ШУМ», занятого выпуском нон-фикшена на тему музыки и около, а также член команды магазина / лейбла / музыкального медиа STELLAGE. Уверен, что главная проблема музыки в России — это он сам.

Музыка, о которой идет речь в статье: https://www.youtube.com/playlist?list=PL7f_ywlsJjePc7JyBk-Owvcpdb7gLyhSJ

Уже долгое время в мире не ослабевает интерес к постпанку, в том числе и к русскоязычному. А на постсоветском пространстве (что отмечали и авторы первого сборника «Новая критика»[403]) жанр может поспорить по популярности с русским хип-хопом. Вслед за оригинальным музыкальным жанром 1970–1980-х у постпанка было еще как минимум два заметных всплеска популярности — в 2000-е и в 2010-е[404]. Эти всплески обусловлены не только непосредственно музыкальной пластичностью жанра (постпанк зародился как «ремейк» популярной музыки середины 1960-х — начала 1980-х и внедряет в себя элементы современных жанров и сегодня), но и его широкой социальной базой и разнообразными методами работы. В отличие от панк-рока, своего идеологического предшественника, постпанк был скорее межклассовой музыкой, а основным его рабочим принципом являлась переработка различных стратегий модернистского авангарда в поле поп-музыки. Это характерно для жанра и сегодня.

Одна из упомянутых практик модернистского искусства, достаточно распространенная в оригинальном постпанке и, чуть меньше, в последующих волнах, — то, что в эпическом театре Бертольда Брехта называлось очуждением. Очуждение (Verfremdung) — родственная[405]

литературному остранению Виктора Шкловского методика, направленная на инверсию театра реалистического. И остранение, и очуждение преследуют общую цель — отключение автоматического восприятия у читателя или зрителя. Однако если Шкловский предлагал в первую очередь сосредоточение на формальной стороне произведений искусства, Брехт считал, что и предметная часть не менее важна для создания впечатления.

Вместо того чтобы обеспечивать «погружение» в спектакль, брехтовские постановки были нарочито зрелищными, однако обходились минимумом декораций, часто импровизированных. Несмотря на узнаваемый культурный контекст спектаклей, со зрителем они общались на языке общественно-политических аллегорий и силлогизмов, лишая его соблазна идентифицировать себя с героями и сопереживать происходящему на сцене. Именно очуждение музыкальный критик Саймон Рейнольдс[406] и культуролог Марк Фишер[407] выделяют как характерный маркер культуры постпанка, причем не только музыкальной[408].