Новая Россия в постели

И в этой квартире я попробовала наркотики. Хотя у меня никогда не было к ним тяги, я это делала от скуки. Люди от скуки либо преступления совершают, либо великие открытия, либо на Памир лезут. А я от скуки полезла в наркотики. Хотя на самом деле для меня что наркотики, что влюбиться — одно и то же. Но я очень благодарна этому периоду — это развило мою чувственность: я входила там в транс, в состояние невменяемости, когда мое сознание не стыковалось с моим телом. Когда, скажем, рука вдруг делалась огромной, а голова маленькой. Я узнала, что такое фантомная боль, когда руку не трогают, а рука болит. Да, я многое познала в области ощущений. Но я не могу сказать, что Андрей сажал меня на иглу, приучал и прочее. Он торговал наркотиками, и они у него были везде — в письменном столе, в шкафу на верхней полочке. Если я хотела, я могла брать что угодно — кокаин, гашиш, героин, ЛСД. Но Андрей и сам не часто кололся, и меня не заставлял. Просто на фоне тех деградирующих девочек-наркоманок, которые у него были, я была для него более интересной, может быть, даже эдаким особым озарением, что ли. А я, пользуясь этим, вдруг заняла совершенно смешную позицию — я стала вести себя, как мать Тереза. Я могла прийти, когда у Андрея сессия наркоманов, и говорить: «Ребята, зачем вы это делаете? Бросьте, вам это не нужно». Я превратилась в какую-то идиотку морализирующую. Помню, например, одну сцену. Я прихожу, а там люди и в воздухе буквально такое кисло-тягучее облако гашиша. А на кухне сидит Вероника, ей пятнадцать лет, и тоже курит. Я говорю: «Зачем ты это делаешь, Вероничка? Смотри, я тоже могу это делать, но не делаю». А она улыбается и говорит: «Ты не знаешь, как это достается. И тебя настолько опекают, что ты никогда этого не узнаешь. Ты можешь прийти и уйти. А я эти вещи отрабатываю. Иногда, бывает, я просыпаюсь, есть нечего мне и не нужно, я себе „ханку“ готовлю в чайной ложке. И после этого еще хуже. Но ты этого никогда в жизни не поймешь, уйди от меня!» А я ходила по квартире и привязывалась к этим нимфеткам-наркоманкам, пыталась их перевоспитывать.

Но однажды мне показали настоящих наркоманов, стабильных, это было ужасное зрелище. Андрей уехал на два дня в Киев, а у меня были ключи от его квартиры, я иногда с его собакой гуляла. И вот я прихожу, а там сидит его друг, говорит: хочешь, я тебе покажу кое-что? И повел меня в настоящий притон. Оказалось, это вовсе не то, что я видела в фильмах о наркоманах. В кино дверь открывается, герой заходит в шикарную квартиру, а там лежат потрясающе красивые женщины и мужчины. Они ласкают друг друга, обнимают. И возникает зависть и тяга сделать то же самое. А на самом деле это такая мерзость! Там нет никаких красивых тел, безупречно двигающихся, занимающихся любовью. И вообще это все ни в какой не в квартире, а в подвале, в бывшем блокадном бомбоубежище, в грязи, где какие-то черные трубы проходят. И там валяются тела полураздетые, некоторые просто в блевотине, некоторые в поту. Грязные руки, исколотые. Кто-то орет, кто-то ползает на карачках. Я там секса не видела никакого. Там была только грязь и боль.

Так я впервые увидела, к чему люди реально приходят, и когда Андрей вернулся из Киева, я поняла, что не просто не люблю его, а что он меня бесит. Я пришла к нему, а там опять «сессия», все накуренные, руки дрожат. А я с ходу: «Все! Я уезжаю домой! Этот бордель не для меня!» А он: «Перестань, я их сейчас всех разгоню! Ты этого больше никогда не увидишь, ты будешь моей девушкой, ты всегда будешь иметь то, что ты хочешь, мы с тобой поженимся, у меня квартира, деньги, я этим делом занимаюсь десять лет, но я жив до сих пор, чего ты боишься?» И — можете себе представить? — он меня поколебал своим обволакивающим голосом, своими манерами. Но потом…