Новая Россия в постели

Но в это время у нас с мужем чувства открылись. Это было до девочки Тани, ее еще не было на горизонте, она, наверно, еще в пятый класс ходила. А у нас с Игорем секс — бесподобный. Он бросил всех своих баб, он жил только со мной, а я жила только с ним — такое вот наваждение! И в сентябре, вместо того чтобы ехать в Москву, я говорю своему ректору, что никуда не еду. Он мне говорит: «Дура, что ж ты делаешь! Я же министру обещал послать тебя в командировку!» Я говорю: «Знаете, у меня есть подруга детства, Люда, которая могла бы поехать вместо меня. Она тоже наш институт окончила, в этом году как раз. Нужно просто поменять фамилии в документах и все». Он говорит: «А как же Савельев?» Я говорю: «А мне что до него? Я мужа люблю и с мужем останусь! Вы же сами говорили…» Короче, я его уболтала, но с работы меня уволили. Потому что моя завкафедрой мне этого не простила. Она говорит: «Знаешь что, дорогая, такие вещи просто так не проходят! Савельев тебе не мальчик. Если я оставлю тебя на кафедре, я с Савельевым больше никогда не увижусь, а он мой учитель». Это был сентябрь. Люда — та самая, которая в детстве рыбий жир пила, — уехала в Москву, а меня уволили с работы, я сидела дома и думала: плевать! Не буду работать и не буду. Ребенка рожу. Две недели не работаю, три, сижу. Мужа вижу раз в неделю. У них сборы, слеты, полевые учения и атомные тревоги. Плюс футбол три раза в неделю. Я сижу одна. В военном городке шесть домов. Общая кухня. У нас комната в бывшей казарме, переделанной под квартиры. За окном забор и колючая проволока, даже в лес не пойдешь без пропуска. И это — после Москвы! Думаю: Боже мой! Ну почитала, ну побегала, на кухне женщины: мой такой-сякой, не принес деньги, пьет. А у меня этих проблем не было никогда. У меня муж не пьет и не курит. А если силен по части девушек, то это наша частная жизнь, я это никогда на кухне обсуждать не буду. Я вообще терпеть не могу, когда мужчин обзывают. Если женщина сама унижает мужчину до плевка на тротуаре, а потом требует, чтобы он был мужчиной, откуда этому взяться? Я думаю: если ты хочешь, чтобы он был у тебя под каблуком, ты можешь это сделать. Но потом не требуй от него мужества ни в постели, ни в жизни. Не может быть, чтобы он был, как воск, в отношении финансов и других женщин, но как сталь в отношении секса и всего остального. И вот я сижу две недели, ни в какие кухонные дискуссии не включаюсь. Мама звонит: «Алена, как ты?» Мама, говорю, знаешь, что-то мне плоховато. Она говорит: давай возвращайся в Подгорск, будем на работу устраиваться. Кстати, тебе какой-то иностранец из Москвы названивает…

Я приезжаю к маме, прихожу в свой вуз на кафедру психологии, думаю — время прошло, авось примут. А меня не берут. Тут я испугалась безумно. Возвращаюсь к мужу — его нет, опять дома не ночевал. Пошли ссоры, я говорю: «Вот уеду в Москву, Мартин мою маму обзвонил уже всю!» А Игорь: «Мне даже в сжатых кулаках не удержать тебя никак, и значит — улетай!» И это стало лейтмотивом наших отношений. Он просто развел руки, и я улетела.

И снова — Москва. Я жила у Люды, которая поехала в командировку вместо меня. У нее были деньги, она снимала квартиру, мы с ней спали на одной койке, как в детстве. Потом я внаглую пришла в институт Савельева и заявила: поступаю к вам в аспирантуру, у вас все мои документы, дайте мне программу подготовки к экзаменам. Мне говорят: идите к ректору, к Шошину. Иду, а там, конечно, Савельев. Но он на меня не смотрит и даже на «здрасти» не отвечает.

Ректор ему говорит: «Паша, ну что? Человек из Подгорска приехал. Она и так год потеряла. Решай». А Савельев молчит, чей-то реферат читает. Ректор ему снова: «Между прочим, она из-за тебя от Загоряева ушла…» Тут Савельев сломался. «Хорошо, — буркнул. — Пусть поступает. Экстерном». То есть простил меня и даже экзамены — не в июне на следующий год, а через неделю — экстерном.