Итак, я вернулась в Подгорск, в военный городок, к мужу. Я приехала к нему такая летящая, счастливая. Я на пятерки сдала все экзамены и хотела, чтобы он порадовался. А он вдруг отреагировал на мое поступление каким-то безумным скандалом. И мне стало его жаль, я поняла, что это у него комплекс провинциала, это ревность к моей московской жизни. А когда мы с ним сильно ругались, то мирились на том, что занимались любовью. И в моей жизни было всего два человека, которым я могла позволить делать все что угодно, зная, что эти мужчины меня берегут и не сделают мне неприятностей и роковых последствий. Первый был мой муж. При этом он наверняка знал, что тот день был опасный, я ему об этом сказала. И вот мы с ним замиряемся в постели, все замечательно, секс фантастический, и вдруг я чувствую эдакую стальную хватку его пальцев за мои ягодицы и ощущаю, что он кончил в меня, просто выстрелил в меня своей спермой! И вижу его блаженное выражение лица, и вдруг понимаю, что уже не ощущаю любимого человека. Его потные руки, цепко держащие меня за задницу, — да. Что я сижу на полу, на ковре, который не пылесосили две недели, пока я была в Москве, — тоже. А что это мой муж, которого я, единственного, всегда любила и люблю, — уже нет. В одну секунду, в этот момент у меня все перевернулось! Я увидела простую гарнизонную и нагло улыбающуюся рожу. Он стал не то что некрасивым, он стал безобразным. Я его просто возненавидела. И я сидела, и за эту пару секунд у меня перед глазами пролетела вся моя будущая жизнь — теперь, с ребенком, я буду жить здесь, в этом военном городке, в котором у мужа восемь любовниц или еще больше, но восемь я знаю лично. И я поднялась и стала собираться. А он мне говорит, что вот наконец-то я буду его женщиной, наконец я никуда от него не денусь, а рожу его ребенка. А я сказала: «Нет, не дождешься, я лучше сделаю аборт, чем рожу такую скотину, как ты». Тут он закатил мне дикую истерику. Что я вообще не женщина, а вамп. Что я просто ведьма, потаскуха, стерва. Я впервые видела своего мужа в таком состоянии. Он бегал по комнате и орал, что я садистка, что все мои слова о любви к нему были ложь и неправда, раз я так ненавижу часть его плоти в моем чреве. Это была дикая истерика. Я запахнула халат и убежала. И я помню себя стоящей на дороге и ревущей. А мимо меня машины на бешеной скорости проезжают. А у меня халат все распахивается, и на мне нет даже нижнего белья. Помню, я была в таких парусиновых туфельках, халат развевается, я его одной рукой держу, другой слезы вытираю и понимаю, что у меня нет денег. Правда, ехать близко — до Подгорска двадцать минут. И я с кем-то доехала, прибежала к маме и впервые сказала ей, что мне очень плохо. Такое было состояние. Правда, все закончилось хорошо, аборта не было. Не то сказалась перемена климата, не то нервы, не то еще что-то. Но вот ощущение распахнутого платья до сих пор у меня осталось.