Ни к чему не лежала душа у Жуки, он чувствовал, как страдает Ана, и понимал, что ничем не может ей помочь. После того как он рассказал ей о предложении, сделанном ему Марселу, с души у него свалился камень. Но теперь этот камень лежал на сердце Аны, и Жука чувствовал его тяжесть. Каково это, прожив с человеком двадцать лет, узнать, что относится он к тебе как к вещи, которую, коль скоро надоела, нужно сбыть с рук? Больно было Ане. Больно и непереносимо обидно. Но стоило ей представить себе, что Марселу в самом деле поворачивается и уходит, что она остается одна, что ждет ее ледяная постель, ей хотелось завыть, наложить на себя руки. Жизнь в одно мгновение теряла для нее всякий смысл, меркла, тускнела, рассыпалась в прах… Жука не знал, что Ана на коленях умоляла Марселу не уходить.
— Не бросай меня, — молила она. – Я этого не переживу!..
Не знал, что Марселу отнял свою руку, которую Ана покрывала поцелуями, и посоветовал:
— Не унижайся так, Ана. Мне это неприятно.
И после этого все-таки ушел.
Если бы Жука знал об этом, он бы непременно побежал к Марселу, и кто знает, чем бы кончилась их встреча? Но, на счастье Марселу, Жука этого не знал. Он просто сочувствовал Ане, и от этого сочувствия у него разрывалось сердце.
Нина смотреть не могла, как изводится племянник из-за женщины, которая его не любит. Она его привязанности не одобряла. Жука еще молодой, у него и дети еще могут быть, так отчего ему не найти себе достойную женщину и не жениться? Что ни вечер, тетушка Нина выговаривала ему, а Жука отшучивался. Но когда тетушка досаждала ему уж слишком сильно, то он напоминал ей о своем отце, в которого вот уже многие годы она была влюблена.
— Полно глупости-то говорить! – вскидывалась тогда тетушка Нина, которая могла в одно мгновение превратиться из благодушнейшего создания в злобную фурию. – Жозе приедет, будто солнышко в доме засветит! Каждому доброе слово скажет, да все с шуткой, прибауткой. Как его не любить?! Мы все его любим!
Все да не все: Витинью, родной брат Нины, который тоже жил с ними и помогал Жуке в магазине, терпеть не мог его отца. А Жозе – широкоплечий седоусый здоровяк, у которого годы, похоже, не отнимали силу, а прибавляли ее, — в свою очередь терпеть не мог тщедушного, боязливого Витинью, называя бездельником и дармоедом. Жозе простить не мог Витинью, что тот поселился у него в доме обманом: пришел переночевать и застрял на пятнадцать лет. Не мог простить его несамостоятельности, робости. И еще одной давней, но самой главной, самой обидной обиды! Когда Нина злилась на брата, она всегда пугала его:
— Погоди! Вот приедет Жозе и прогонит тебя из дома!
И когда Жозе приезжал из своей очередной поездки, Витинью становился тише воды, ниже травы, опасаясь громогласного Жозе, который умел не только оглушительно хохотать и балагурить, но и ругаться на чем свет стоит.
Жука восхищался отцом, любил и уважал его, хотя и ему подчас доставалось от Жозе, и тоже, надо сказать, из-за Аны. Жозе понимал толк в женщинах, сам любил, и они его любили, и ему казалось, что сын ведет себя не по-мужски, согласившись на роль друга при любимой женщине. Если любишь, добивайся, не добился – уходи! – так считал старина Жозе. Но быть третьим при чужой жизни – такого он ни понять, ни принять не мог.
Чувствительный и более утонченный Жука не спорил с отцом. Он вовсе не был слабаком, как временами казалось его отцу, он тоже был и сильным, и мужественным человеком, но только на свой лад, — его сила была в умении глубоко чувствовать и жить своими чувствами.
Не случайно Жука так любил музыку, и в особенности оперу. Волшебный мир театра, гармония человеческих голосов, звучавших так божественно, завораживали его, уносили в иные, небесные сферы. Поэтому, как ни дорого стоил билет, Жука бывал на всех премьерах и гастрольных спектаклях. Итальянская кровь предков говорила в нем громче, чем у других членов семьи.
Но на этот раз Жука не хотел идти даже в свою любимую оперу, так он переживал из-за Аны. Ему казалось предательством бросить ее сейчас в одиночестве. А что, если он ей понадобится? Что, если она захочет с ним посоветоваться?
Жука стоял и смотрел в окно на убегающую вдаль улочку с высокими домами и балконами, завешанными бельем. Что, если сейчас из-за поворота покажется Ана?
— Иди переодевайся, — сказала, входя в комнату, тетушка Нина. — а то опоздаешь на свою оперетку. И смотри плащ не позабудь, того и гляди, дождь польет.
— Не оперетку, а оперу, — поправил Жука. — Да я... — невольно замялся он.
— Беги, через два часа дома будешь, — сказала Нина. — Ничего мимо тебя не пройдет!
Жука махнул рукой и пошел переодеваться.
Театр был полон — гастрольный спектакль «Риголетто». Жука сидел, слушал божественного Верди, и его глаза невольно наполнялись слезами. Как он понимал Риголетто, болеющего за свою несчастную дочь, полюбившую недостойного и погибшую из-за него...