— Кусочек ногтя, волосок, и все будет ясно! — объявил им Марселу. — Но поймите меня правильно: я делаю это не потому, что хочу отказаться от кого-то из вас. Я вас всех люблю, и все вы как были, так и останетесь моими детьми, но знать правду мне необходимо.
— Я отказываюсь, — решительно заявил Жулиу. — Не вижу никакого смысла. Ты же считаешь нас всех своими детьми, это и есть правда! Другая нам только помешает.
— Я тоже отказываюсь, — присоединилась к брату Карина.
Сандру колебался. Он и сам бы дорого дал за то, чтобы узнать правду, которой добивался отец. Почему-то ему казалось, что в этой семье он обречен быть изгоем. Чувство сиротства очень его угнетало, и он был бы рад от него избавиться. Но, видя решительность брата и сестры, он заколебался и предпочел промолчать. Вопрос вновь повис в воздухе. Марселу не получил желанного ответа. Тогда он попытался поискать пути, чтобы принудить своих детей к анализу, но выяснил, что анализ — дело исключительно добровольное. Знакомый врач даже сказал ему:
— Если твои дети не хотят этого, я ничего не могу поделать. Это их право. Ни ты, ни я, ни твой адвокат— никто не может их заставить.
Марселу будто жарили на медленном огне, и собственное бессилие только добавляло ему озлобленности. А наутро прибавилась новая причина для недовольства. Придя к себе в кабинет, он обнаружил, что в его бумагах кто-то рылся. Марселу немедленно вызвал Андреа.
— Я к вашему ящику не прикасалась, — заявила она.
Марселу буквально ел ее глазами. Андреа вела все дела на комбинате и вместе с тем была личным секретарем Филомены. Несмотря на это, Марселу доверял ей: они проработали вместе уже много лет, и у него не было причин на нее жаловаться. Общий язык они всегда находили, и Марселу чувствовал, что может на нее положиться. В данном случае ее искренность тоже не вызывала сомнений. Так кто же рылся в его бумагах? Неужели Диего?
Вечером Марселу навестил Ану. Разговор, естественно, вертелся вокруг анализа. Ану страшно возмутило то, что Марселу собирается добиться того, чтобы дети сделали анализ, и она никак не могла успокоиться.
— Не надейся! Никто из детей на него не согласится! — возмущенно твердила она.
Марселу пытался убедить ее, что полная ясность принесет всем пользу, но, разумеется, ничего не добился. Уже собравшись уходить, он спросил о черной папке, которую хотел бы забрать с собой.
— Папка? — переспросила Ана. — Понятия не имею! Наверное, я отправила ее со всеми твоими вещами. Прожив со мной двадцать лет, ты даже вещи не мог забрать сам! Прислал ко мне Андреа! А мне ни слова, ни записки!
— Так наверное или наверняка? — продолжал добиваться ясности Марселу.
— Откуда я знаю?! — раздраженно отвечала Ана. — В те дни я сама себя не помнила. Все засунула в чемодан, а что там было, чего не было — понятия не имею!
Марселу почувствовал, что еще минута — и Ана припомнит вовсе не местонахождение папки, а все свои обиды, и постарался как можно быстрее свернуть разговор.
Вернувшись домой, он позвал к себе Алфреду: тот разбирал его чемодан и должен был помнить, что в нем было. Молчаливый, грузный и как бы всегда полусонный, лакей втайне вызывал раздражение Марселу, он был в курсе их отношений с Изабеллой и казался Марселу соглядатаем. Марселу всегда платил ему за молчание. Но чем чаще давал, тем меньше полагался: продажную душу всегда можно перекупить.
Алфреду божился, что не видел никакой папки. Марселу не стал особенно настаивать, чтобы не привлекать к ней внимания. Однако с этого дня он жил как на угольях. Если папка окажется в руках Филомены, то произойдет такое!..
Жука отнес черную папку Сиднею и через несколько дней получил от него квалифицированный ответ, который и сообщил Ане. В папке лежали счета и акции американского банка: Марселу переводил за границу деньги и превращал их в ценные бумаги. Бумаг там было примерно на миллион долларов. Ана ахнула. В последнее время Марселу вел себя как человек не слишком-то порядочный, но чтобы еще и вор?!
Ана держала папку в руках как бомбу, которая каждую минуту может взорваться. Она прекрасно понимала, что теперь у нее есть мощное оружие против Марселу.
«Но месть — это блюдо, которое нужно есть холодным», — повторяла она про себя.
— Если тебе что-то понадобится, — сказал на прощание Жука. — то Сидней, мой приятель, всегда к твоим услугам.
С некоторых пор у Сиднея появились свои проблемы, и касались они Розанжелы. Он вдруг понял, что не готов к женитьбе.
— Понимаешь, брак должен начинаться со страсти, а потом уже завершаться дружбой. Но если женитьба начинается с дружбы, то... — говорил он Джеферсону, и тот сочувственно слушал его.
— Может, ты влюбился и просто боишься признаться? — спросил Джеферсон.
— В том-то и дело, что нет. Но скажу тебе честно, очень хотел бы влюбиться. Я уже забыл, как это бывает. И был бы рад испытать, что это такое. Мы с Розанжелой знаем друг друга с шести лет и не расстаемся ни на миг. Она ревнует меня на каждом шагу и распоряжается мной, будто я ее собственность. По правде говоря, мне это надоело. У меня теперь одно чувство: как бы от нее сбежать!