Возьмем для примера тот же ГАЗ. В 1937 году на нем было проведено обследование 2338 производственников, пришедших на завод в 1930–1932 годах (одновременно с Бусыгиным). Почти половина из них имела тогда первый или второй разряды. Спустя 5–7 лет (ко времени опроса) рабочих с первым разрядом на заводе не стало, со вторым снизилось в 4,5 раза, зато число рабочих наиболее высоких разрядов увеличилось в 2–2,5 раза. И хотя не все они успели овладеть грамотой, их рост входил составной частью в общий подъем культурно-технического уровня трудящихся, который из года в год принимал все большие масштабы. Проведенная в 1939 году всесоюзная перепись населения подтвердила, что рабочий класс СССР с неграмотностью покончил. Специальная графа переписи зафиксировала: в среднем на каждую тысячу рабочих 82 имеют высшее, среднее или неполное среднее образование. Так вот, в эти 82 в 1939 году входил уже и Бусыгин, к тому времени второй год учившийся в Промышленной академии в Москве.
А первые серьезные успехи в учебе Бусыгин сделал лишь осенью 1935 года. Тремя годами позднее, поступив в Промакадемию, он вспоминал: «Вернувшись из Москвы, с особой охотой и желанием начал я работать у своего молота. Но интересовал меня уже не только молот. Засел я за книжки. Тогда впервые познакомился с творчеством Пушкина. Очень мне стихи его и сказки понравились. Но читать было трудно — грамотой еле владел. Еще хуже дело было с письмом. И раньше я крепко от этого страдал, а теперь остро почувствовал — негоже это».
Стремление учиться, стать машиностроителем высокой квалификации овладело Бусыгиным прочно. Даже с трибуны Всесоюзного совещания стахановцев он произнес: «Ни о чем я так много не мечтаю, как об учении».
За неделю до этого, перед празднованием XVIII годовщины Октября его посетил журналист из центральной газеты. Открыл блокнот, достал ручку и спросил: «Ну, Бусыгин, чего бы ты хотел? Все имеешь, зарабатываешь много, знатный ты человек. Чего еще хочешь?» И Бусыгин признался: «Очень мне хочется пойти дальше. Хочется быть не только кузнецом, но и знать, как молот построен, и самому научиться молоты строить».
Горьковский обком партии и руководители автозавода помогли Бусыгину. Чтобы он смог быстрее ликвидировать свои пробелы, к нему индивидуально прикрепили учителей. Нужно ли объяснять, сколько усилий потребовало от него «школьное дело». Домашние задания, которые у сына отнимали не больше одного-двух часов, заставляли его сидеть за столом далеко за полночь. Пальцы, привычные к тяжелому инструменту,
Всесоюзное совещание стахановцев подхлестнуло его еще больше. Все выступавшие, рассказывая об освоении новой техники, непременно говорили об общем росте жизненного уровня, о своих запросах в области культуры. Затрагивался этот Вопрос и в речах руководителей партии и правительства, которые прямо связывали стахановское движением с началом такого подъема культурно-технического уровня рабочего класса, который подрывает основы противоположности между трудом умственным и физическим.
II еще одно обстоятельство разволновало Бусыгина. Когда на трибуну поднялся семнадцатилетний токарь Куйбышевского карбюраторного завода Николай Курьянов, Г. К. Орджоникидзе опросил его, стахановец ли он. Юноша гордо произнес: «Я бусыгинец!» И добавил: «Здесь все говорят — стахановцы, стахановцы, а мы, рабочие машиностроения, должны говорить — бусыгинцы. Первым организатором у нас был Бусыгин, который дал рекорд выше американского по ковке коленчатого вала». После заседания Бусыгин долго беседовал с Курьяновым. Рассказывал о себе, расспрашивал о его заводе. Потом объяснил, почему движение называется стахановским, в чем заслуга Алексея Стаханова. «Все мы, — говорил Бусыгин, — называем себя стахановцами, и народ нас так называет; все мы работаем в разных отраслях, а служим одному великому делу, все мы работаем во имя народа, во имя социализма».