— Отец мой, мы твердо поверили вашему обещанию и радовались, ожидая воскресения одной прелестной молодой женщины, которая умерла во время последней чумы. Когда она заболела и муж бессердечно бросил ее, послали за мной, любившим ее больше жизни, и я сделал для нее все, чего можно было ожидать от столь сильной любви, приглашая к ней врачей и прибегая ко всем средствам, какие могли ей помочь. Чтобы выразить мне свою благодарность, она объявила в присутствии свидетелей, что считает себя моей, и обещала, что по выздоровлении будет принадлежать не мужу, а мне. Но бедняжка все же умерла и была похоронена в этой церкви; так вот, я и подумал, что муж, хотя и поздно, но все же пожалевший о своей жестокости, услышав о всеобщем воскресении, может быть, придет сюда со своими родственниками, чтобы увести жену домой. Я же, со своей стороны, привел с собой ходатая и хорошо заплатил ему, чтобы он защищал мои законные права и смело изложил мою тяжбу перед вами, как перед истинным знатоком и лучшим судьей всякой любовной страсти; таким образом, если бы произошло ожидаемое нами, вы бы произнесли открытый и справедливый приговор относительно того, кому она теперь должна принадлежать. Но, увидав, что все это оказалось лишь притчей, как обычно бывает с вашими словами, мы, как вы уже заметили, только весело рассмеялись.
Умнейший монах, выслушав складно рассказанную ему небылицу, хотя и отказался от своих первых подозрений, однако решил, что нельзя оставить такие речи без должного ответа — такого, чтобы все поняли, на каком сале зажарены его мозги; и потому, обратясь к Джеронимо, он сказал так:
— Вы, господа миряне, имеете обыкновение тешиться с вашими женщинами, пока они молоды; когда же они состарятся и непригодны ни к чему больше, как только заговаривать у ребят червей или оказывать помощь роженицам, тогда вы передаете их нам, как на живодерню. Исповедуя их грехи, мы выслушиваем рассказы о том, как наслаждались они в молодости с вами, и нет нам от того никакой прибыли, кроме той, что удваиваются наши нестерпимые страдания; так же и в тех случаях, когда одна из них расстается с жизнью, вы отправляете ее к монахам, и нам приходится, как ни претит нам это, хоронить ее смрадный труп. Так-то вы тешитесь их нежным телом, а мы, побираясь, питаемся их гнилыми костями. Из этого вы можете судить, каким мукам вы подвергаете нас, ничего хорошего не получающих в этом мире, кроме добычи, доставляемой нашей изворотливостью. Но злейшее испытание нашего терпения состоит в том, что вы не хотите оставить нас в покое и покушаетесь на наших монахинь, обладание которыми мы искони провозгласили нашим законным правом. Если бы вы еще ограничивались разбойничьим захватом имущества, не принадлежащего вам по праву! Но нет, вы еще убеждаете их, чтобы, даря вам свои милости, они, как это действительно бывает, лишали их нас. И если кто может представить тому неопровержимое доказательство, так это именно я, ибо за время пребывания моего в этом городе я, как лицо, понесшее немалый от этого ущерб, хорошо узнал, как обстоит дело. И если бы некоторого рода животные, плохо перекрасившиеся под цвет нашей шкуры, животные, которым вы, по неразумию вашему, слишком доверяете потому лишь, что они именуют себя
Джеронимо и его товарищи были не только удивлены, но и смущены достойным и поучительным ответом монаха, и все сошлись на том, что среди прочих бездельников он — наименее скверный, а потому заслуживает в известной мере похвалы. Что же касается моего скромного суждения, то я советую без разбора гнать их всех подальше от своего дома.