— Что ж, раз вы не желаете, — я сама пойду к председателю! За ум возьметесь, видать, только как в яслях наших будет полно безотцовщины! — заявила вдруг Ценда, кинулась к навесу, где стоял вернувшийся поздно ночью грузовик Кыно, и принялась шарить на дне кузова, где были еще остатки невыгруженного сена. Найдя, видимо, то, что искала, она тут же исчезла.
Итак, кривой ключ — улика неблаговидного поведения Кыно — был доставлен в правление. Все село зашумело, заволновалось. Пришло наконец время призвать Кыно к ответу. И странное дело — ни у кого из женщин даже в мыслях не было вступиться за него, словно все вдруг сочли себя им соблазненными и обманутыми. Даже те, на которых он никогда и не взглянул. Они-то больше всего и вопили. Может, потому что им так и не довелось испытать его мужскую силу, про которую шло столько толков. А может, потому что не замечал их, ставил ни во что. Видно, именно это и заставило их резво бегать в правление — вот, мол, мы тоже кое-что из себя представляем!
Молва — что туман. Окутает все легонько и стоит, пока его не развеет ветер, не докучает. Потому на него и не сетуешь. Но когда сгустится он так, что от него начнет глаза разъедать, в горле першить — тогда уж поневоле теряешь терпение. Вот до такого состояния довел односельчан и Кыно. История с этим кривым ключом была последней каплей, она окончательно подорвала доверие к нему. Даже если бы кто и захотел вступиться за него, не в силах был бы помочь ему.
Что могла сделать Живка? Даже словечка за него не смела замолвить. Только все ходила да старалась вызнать для себя, что ждет его — исключат его из кооператива и прогонят из села или же только с машины снимут? Ей так хотелось встретиться с Кыно, а приходилось избегать, чтоб не болтали. «Вот его последняя жертва!» Но ведь только она одна могла бы раскрыть тайну злосчастного ключа и положить конец, всей неприятной истории. Надо бы пойти в правление и заявить: «Ключ бросила я, я во всем виновата!» Не раз мелькала уже эта мысль, но не хватало решимости так поступить. Может быть, она бы и сделала это, если бы к ней пришел Кыно и сказал: «Живка, жить без тебя не могу, одну тебя люблю и хочу, чтоб мы были вместе!» Но он после той ночи не искал встреч с нею, словно и он опасался, что их заподозрят. Только улыбался, когда они встречались невзначай, и чуть подмигивал, приводя ее в замешательство. Он даже и представления не имел, какой огонь зажег в ее сердце.
Могла и Чубра сказать правлению: «Оставьте его, товарищи, в покое! Он мне во всем признался. Покаялся. Больше с ним этого не повторится!» Но Чубра стала неузнаваемой: примолкла, присмирела. Куда девались ее ловкость, размашистость движений! Большой стог, который она складывала на хозяйственном дворе, так и не удался ей.
Чувственное наслаждение — это одно, а любовь — совсем другое. И не всегда любовь и смелость стоят рядом. Одних любовь делает смелыми, других — слабыми. Любили ли эти женщины Кыно? И почему они оказались столь малодушными в самый решительный момент, когда Кыно должен был предстать перед судом односельчан? Потому ли, что не были уверены в любви этого парня или еще не родилась их собственная любовь? Они ведь сперва вкусили самый зрелый, самый сладкий плод любви, а потом стали ждать, что к ним придет и она сама. Вот почему никто из них и не отважился встать на защиту Кыно…
В назначенный день собрались вечером в конторе члены правления. Ждали Кыно. А его все нет и нет.
— Куда он запропастился? Его предупредили?
— Предупредили. Он с утра на Равенский дол поехал. Сено поднимать. Да вот запаздывает что-то.
— Проверьте, может, он уже вернулся. Не ждать же нам его до полуночи, — распорядился председатель кооператива бай Захарий.
Проверили. Искали его и дома и на хозяйственном дворе, где были свалены новые кучи сена. Кыно не было нигде.
— Он еще не вернулся. Нет ни его машины, ни Митонкиной.
— Как бы с ними чего не случилось.
Посланец пожал плечами.
— Ну что ж, дело ясное, товарищи! Предлагаю принимать решение без него! Вещественное доказательство налицо!
Бай Захарий взял со стола гаечный ключ и повертел его перед собой.
— Но ведь он никем не уличен? Ни одна же не пришла и не заявила, что пострадала от парня! — возразил председатель сельсовета Витко. — Он вправе будет подать на нас в народный суд за оскорбление личности. Прошли времена, когда без доказательств и следствия осуждали людей. Сейчас с нас за такое решение строго спросят. Потребуют доказательств, а у нас, кроме слухов, ничего нет.
— В таких делах не может быть доказательств! — отрезал бай Захарий. — Доказательство у нас одно — то, что женщины наши отказываются выходить на работу в поле. Налетит на них, как ястреб, сгребет и так далее…
— Да ты не слушай баб! Они тебе говорят одно, между собой — другое, а перед ним, может, сами хвостом вертят!
— Как же мне их не слушать, когда ко мне уже официально с этим обратились?! Ни свет ни заря прибегает Ценда и заявляет: «Если не обуздаете этого жеребца, ноги моей в поле не будет» — и так далее.