Новеллы и повести. Том 1

А разбойники на тополе неумолчно распевали, перекликались, захлебываясь, словно любовь душила их, лишала покоя. Они щебетали и пели, ссорились между собой и смеялись, а иногда вроде бы и дрались — вселившийся в них удивительно веселый бес сводил их с ума. Буйство это постепенно заразило и голубку и курицу, длинной веревкой привязанную за ногу к балкону, где она гуляла по целым дням. Курица принялась кудахтать и натягивать веревку, будто прислушиваясь к крикам, сотрясавшим тополь. Так продолжалось с неделю. И вдруг как-то ночью ватага влюбленных исчезла. Двор наш разом утих, опустел. Горлица сейчас же перелетела с балкона на ветку тополя, откуда и известила об этом весьма самонадеянно. Ласточки начали еще стремительнее переноситься с места на место, с воркованием строя свое гнездо. Совсем оглупевшие воробьишки кувыркались в пыли и мусоре. Курица еще больше разжирела, довольная тем, что привязана только за одну ногу, даже и не помышляющая о том, что не сегодня, так завтра попадет в кастрюлю. Разве не подносят ей сейчас просо и воду в консервной банке?

Я пошире распахнул окно — песни влюбленных исчезли навсегда. Сердце мне сдавила тяжесть — я как-то вдруг понял, что молодость моя отлетела. Долго осматривал я тополь и двор, облитые жаркими лучами старого солнца, и убедился еще раз, что весна моя миновала. Или, как любил говаривать полковник Мусинский, весенний сезон уступил место летнему сезону. Громы отгремели, ждать больше нечего. Удрученный, я закрыл окно, чтоб не слышать торжествующего пения горлицы, которая одна теперь наслаждалась тенью тополя, и решил написать этот рассказ. Возможно, он не понравится вам, потому что на эту тему писали многие и более искусно, чем я. Но песни влюбленной орды, на одну неделю расположившейся в ветвях нашего тополя, не дают мне покоя, и это заставило меня приступить к изложению событий. К тому же полковник Мусинский, бывший когда-то моим приятелем, и начальник милиции в нашем квартале, играющий второстепенную, но не последнюю роль в моем рассказе, часто упрекали меня в том, что я оторвался от современной жизни.

И я согласился с ними.

1

Как я уже сказал, пришла весна.

Полковник запаса Мирослав Мусинский, раньше всех пробуждающийся в сером и облупившемся двухэтажном доме, вышел в пижаме на балкон, чтобы сменить воду в консервной банке и подсыпать корму проголодавшейся курице. В этот самый момент снизу, со стороны деревянной пристройки и навеса во дворе, из-за цветущей вишни донеслось веселое посвистывание — кто-то пытался воспроизвести арию тореадора. Полковник поставил банку и прислушался. Сигнал повторился, на сей раз более настойчиво, как бы назло всем, кто еще спал. Облокотясь на чугунные перила, Мусинский долго старался разглядеть, кто это нарушает тишину в ранний час, но пышно расцветшая вишня мешала ему. Полковник настороженно затаил дыхание — совсем как кошка, которой удавалось иногда сцапать птичку из стайки воробышков, прилетавших подбирать крошки около водосточной трубы.

«Да, — подумал полковник, — весенний сезон приносит заботы и молодым и старым. Необходимо принять меры». Он торопливо вернулся назад, чтобы сообщить об этом жене, которая уже гремела тарелками на кухне.

Утро в нашем квартале наступало быстро и шумно. Или, как любил говаривать полковник запаса, дневной свет сразу прогонял ночной мрак. Верхушка тополя затрепетала, позолоченная солнцем; черепичные крыши, загроможденные трубами и антеннами, задымились; звуки радиоприемников и хлопанье ивовых выбивалок неслись из всех раскрытых окон, с балконов и двориков, тонувших в зелени и саже.

Мусинский, успевший накормить и напоить курицу, побрился, оделся и с нейлоновой сумкой в руках уже готов был пойти за покупками. Белая собачонка вертелась у него под ногами, поглядывая на его строгое, насупленное лицо. Да, Мусинский был и сердит и расстроен сегодня. Не мог он понять, почему нынешняя молодежь создает ему столько забот и волнений. Почему дочь его, восемнадцатилетняя девушка, спит допоздна, а как только проснется, бежит на кухню — узнать, приготовлен ли ей завтрак? Почему соседский парень, недавно вернувшийся с военной службы, шляется где-то по целым дням и не собирается заняться серьезной работой? До каких пор он намерен свистать тут под окнами и будить людей ни свет ни заря? Нет разве милиции, в конце концов, которая следила бы за порядком и соблюдением по ночам тишины в этом окраинном квартале? Что это за песни, за сигналы и грохот всевозможных машин, проносящихся под самыми окнами? Откуда взялся этот будильник, что трещит с недавних пор на окне у соседей и будит граждан? Нарочно ли кто-нибудь это делает, или уж все помешались на мании, что наш век — век скоростей и техники?