Новеллы и повести. Том 1

Разговор в милиции расстроил полковника. Домой он возвращался чрезвычайно раздосадованным. Его чувство собственника было ущемлено еще больше, когда, войдя к себе во двор, он увидел под навесом Румена, окруженного целой стаей детворы. Растрепанный, в расстегнутой рубахе, Румен красил автомобиль. Кудрявые волосы его переплелись с солнечными лучами, щедро заливавшими сегодня двор. В обычных своих штанах, перепачканных машинным маслом, с закатанными рукавами клетчатой рубахи, то и дело выбивавшейся из штанов, грудь нараспашку, потный и красный от напряжения, сегодня Румен выглядел более взрослым и мужественным. Мусинский слегка смешался, увидев сосредоточенное выражение скуластого, лоснящегося от пота лица, черные глаза, нос с горбинкой и сдвинутые брови, над которыми возвышался прямой, как топором отсеченный, вспотевший лоб. Смуглый, худощавый и сноровистый, с крупным ртом и чуть выступающим вперед подбородком, он выглядел бы более мужественным, если бы не детская улыбка, внезапно освещавшая его лицо, как луч прожектора. Вот и сейчас он неожиданно улыбнулся, взглянув на полковника, который остановился за его спиной и с удивлением разглядывал неузнаваемо изменившийся автомобиль.

— Здравствуйте, товарищ полковник, — весело обратился к нему Румен, размахивая кистью по ржавому железу. — Как вам нравится? Получается что-нибудь?

Мусинский ответил не сразу. Глаза его беспокойно забегали. От волнения он не знал, с чего начать. Да еще эта ребятня, стеной выстроившаяся по другую сторону машины. Скажи что-нибудь против Румена, сейчас же подымут гвалт. Нет, лучше помолчать. Он заговорит о своих правах, когда придет время.

— Получается, — сказал он, — как не получиться… Мотор исправен, кузов в порядке… Обязательно получится.

— Извините, ради бога! — произнес Румен и, подмигнув ребятам, добавил многозначительно: — Осторожно, товарищ полковник, не испачкайтесь в краске!

Мусинский счел это за обиду и, круто повернувшись, ушел. Дети даже и не взглянули на него. Румен, нахмурившись, стал еще усерднее размахивать кистью. Через час верхняя половина кузова заблестела, покрытая черным лаком. После обеда была окрашена и нижняя часть. Потом машину оставили сохнуть.

Сколько было волнений, тревог и забот, когда настал первый день выезда со двора. Сбежался весь ребячий мир, некоторые расселись на заборе, забрались на деревья, другие толпились на улице, теснясь перед самыми воротами, чтоб лучше видеть машину. В толпе мелькали и взрослые люди. Туда же влекло и Мусинского, но благоразумие взяло верх, и он наблюдал за событием со своего балкона. «Давайте натянем ленту да перережем ее!» — раздавались шутливые возгласы. Притащили откуда-то веревку и натянули ее перед воротами. На все эти шутки Румен не обращал внимания. Он вертел заводную ручку, и со лба его стекал пот.

— Дядя Румен! Дядя Румен! — кричали самые нетерпеливые. — Прокатишь нас?

— Нет! Пока не испробую, никаких пассажиров! Отойдите в сторону, чтоб вас не сшибить! Слышите? Эй ты, босоногий, тебе говорю!

— Дядя Румен!

— Довольно! Сказал уже!

Он спрятал ручку в багажник, проверил покрышки, осмотрел фары, открыл дверку, втиснулся в тесную кабину и взялся за руль. Дал гудок. Толпа притихла. Кто-то перерезал веревку.

— Берегись! — крикнул, наводя порядок, русоголовый паренек. — Не слышите, что ли? Открывайте ворота! Давай чуть влево, теперь направо! Прямо! Вперед!

Румен благополучно миновал узкие ворота, непрерывно нажимая на резиновую грушу клаксона. Дети, то отставая, то догоняя вновь, двигались за машиной как зачарованные. Черная «ДКВ» покачивалась, пыхтела, оставляя за собой струйку голубоватого дыма.

За несколько минут двор опустел. Разноголосый гул, словно гром, покатился куда-то дальше. А потом и совсем утих, замер. Выбрались, наверное, в поле, чтобы как следует испытать мотор.

Только теперь Мусинский спустился во двор и сел на скамью.