Новеллы и повести. Том 1

Сначала дед Йордо не проявлял даже самого простого любопытства к жизни своего молодого товарища. Каждый раз, когда Павел говорил что-нибудь о себе, он снисходительно усмехался и переставал его слушать. Но молодого геолога ничуть не обижала эта старческая предубежденность и пренебрежительное отношение к его личности.

Так продолжалось целый месяц. Почти каждый вечер они встречались под дубом, вместе ужинали, по-братски делили табак, иногда выпивали и допоздна засиживались за беседой. Каждый день стадо продолжало жить своей жизнью, и каждый вечер дед Йордо рассказывал Павлу о всех событиях дня. Мага сегодня сторонилась других овец, приходилось все время ее подгонять, а она использовала каждую возможность, чтобы отделиться — отстать или свернуть в сторону.

— Брезгливая животина! — говорил дед Йордо. — Не любит ходить там, где другая овца ступила!

Или сердился на жадность Виты. Она опережала других и быстро-быстро объедала самую нежную и вкусную траву, а в загоне всегда ходила за ним следом, чтобы первой поживиться хлебушком.

Павел продолжал его слушать, но теперь скорее с терпением, чем с интересом. Его первоначальное романтическое увлечение пастушеством несколько остыло, потому что даже самые интересные случаи, рассказанные дедом Йордо, надоедливо стали сводиться к одному и тому же — овца нуждается в хорошем пастбище, овцу надо беречь, овцу надо вовремя пригнать на место и подоить, человек может получить от овцы многое, если будет о ней заботиться, у овцы тоже есть душа, хоть она и бессловесная тварь…

Постепенно цельный и прекрасный пастушеский мир потерял для Павла свое первое очарование. Видно, слишком многого недоставало в нем, чтобы заполнить внимание молодого геолога и заменить ему то полнокровное общение, которое дают друг другу люди.

Последние дни месяца Павла охватила сильнейшая тоска по всему тому, что он оставил в Варшаве. Город вдруг всплыл в его памяти более близкий и реальный, чем когда бы то ни было. Знакомые, любимые картины раскрылись перед ним и снова позвали его к себе. Днем и ночью изводило его желание бежать из Джендем-баира, мучило, переходило в какой-то кошмар. Однажды он бросил инструмент в скалах и двинулся по камням вслед за солнцем. Он шел, словно обезумев, широко открыв глаза, с пересохшими губами, и ему казалось, что Варшава вот тут, за последним холмом. Он с такой поразительной ясностью представил себе все это, что начал громко разговаривать по-польски, выкрикивать имена, искать знакомые дома на воображаемых улицах. Остановился он лишь тогда, когда ноги его подкосились и усталость свалила его среди скал Джендем-баира. До дуба он добрался с трудом.

Внезапное и произвольное появление Варшавы потрясло Павла. Он оглянулся назад, на проведенные в Польше годы, и с болезненным наслаждением всмотрелся в себя. Даже то, что прошло тогда незаметно, сейчас предстало перед ним так живо, как будто он видел все это впервые, полное новой силы и нового смысла. Сознание его с мстительной злобой вызывало из прошлого лица и события, возрождало былые чувства и мысли и превращало его отшельничество в Джендем-баире в безумную нелепость.

Он сидел рядом с дедом Йордо, а был в Варшаве. Он был в Варшаве, а сидел рядом с дедом Йордо.

Думаю, что все это объяснимо. И не только потому, что Павел буквально за три дня перескочил из Варшавы в Джендем-баир, а потому, что в этом городе он прожил целых шесть лет, богатейших и незабываемых лет юности. Многие думают, что былое действует на человека больше всего именно своей невозвратимостью. Мне же хочется верить, что такое чувство было Павлу чуждо — само жизнелюбие и сила его организма словно бы исключали признание невозвратимости. И страдал он в эти дни лишь из-за того, что вместо кипучей городской жизни перед ним была пустыня Джендем-баира.

В довершение всего на следующий день погонщик передал ему маленькую цветную открытку от Коко. На ней был изображен сад с множеством фонтанов и статуй и написано: «Выкупался!» Павел долго, улыбаясь, рассматривал открытку, затем показал ее старику.

— Это из Варшавы!

Дед Йордо взглянул на открытку с насмешливым любопытством — в этот момент он как раз рассказывал о том, почему у овец перегорает молоко, — повертел ее в руках и сказал:

— Нам бы сюда эту воду!

И снова заговорил об овцах. Потом снова взглянул на открытку и, показав на одну из скульптур, спросил:

— Кто это? Важная, верно, фигура?

Спросил просто так, без всякого интереса, как говорят о вещах, которые не могут иметь никакого значения. Только один раз в жизни он был в областном городе, когда получал премию за породистость приплода. Потом все награды привозили ему сюда в кошару. С тех пор дед Йордо смотрел на горожан снисходительно и с жалостью.

Павел тут же рассказал ему не только о скульптуре, но и все, что он знал о фонтанах. Так случайно и начались его рассказы о Варшаве.