Новеллы и повести. Том 2

Когда подошло время обедать, Каракачанка собралась уходить. Дед с бабкой отлично видели, что она просто прикидывается, и все же долго и настойчиво уговаривали ее оказать честь их скромной трапезе. Наконец Каракачанка снова села, заявив, однако, что есть ей не хочется. Таким вот образом люди в нашем краю обычно показывали свою скромность и воспитанность. Считалось хорошим тоном, застав хозяев дома за обедом или за ужином, упорно отказываться сесть за стол и твердить, что ты не голоден. Поломавшись этак некоторое время, можно было отщипнуть маленький кусочек, «только чтоб не обидеть хозяев». Ну, а уж потом, выполнив весь этот ритуал, лопай себе за обе щеки!..

Деда даже оторопь взяла, когда он увидал, как набросилась Каракачанка на еду. Глядя на то, как ее черные пальцы погружаются в аппетитную яхнию, он тут же предположил, что у нее прохудился желудок и проглатываемая пища из-под пестрой юбки вываливается на пол. А когда Каракачанка с той же страстью принялась за баницу, одним духом выпивая при этом по мисочке вина, дед обложил себя в душе за свою щедрость, настроение у него окончательно испортилось. Эта баба, думалось ему, никогда не восполнит причиненного убытка, даже если приведет в дом золотую сноху.

Трое малышей, привлеченные запахом баницы и яхнии, давно шмыгали носами под дверью, но им пришлось довольствоваться постными щами, приправленными красным перцем. Каракачанка лишила их большого праздника, и они еще многие годы спустя вспоминали о ней с ненавистью: «Это та, черная, что слопала баницу и яхнию…»

И все же Каракачанке удалось завоевать благорасположение хозяев дома, так что они забыли и про пироги, и про курицу, и про вино. Подзаправившись как следует, она решила пренебречь правилами дипломатии и заявила, что она из Могиларова, что прибыла не на смотрины, а сразу просить их согласия на сватовство. Ну, уж тут бабка с дедом не преминули напустить на себя важность: дескать, людей мы этих не знаем, такие дела с налету не делаются!.. Утвердив таким образом свой престиж, они тут же раскрыли и свои карты, не замедлили дать согласие.

Под вечер Каракачанка отбыла восвояси с тяжелым желудком и полным фартуком гостинцев, неся будущим сватам привет и самые приятные новости.

3

Спустя некоторое время переговоры с Могиларовым достигли такой фазы, когда личная встреча между отцом моим и матерью стала неизбежной. Согласно требованиям тогдашнего этикета, брачующиеся должны были встретиться до свадьбы хотя бы один раз и обязательно при этом понравиться друг другу, поскольку дело-то ведь все равно уже слажено между их родителями. Эта встреча была поблажкой со стороны родителей, иначе ведь не исключалась опасность, что молодожены не признают друг друга в день свадьбы в отличие от нынешних молодоженов, которые до брака сходятся весьма близко, а вот после свадьбы предпочитают тянуть каждый в свою сторону. Но в те давние времена люди жили проще и пробные браки не практиковались.

Инструкции, которые Гочо Баклажан дал моему батюшке, налагали известные обязательства на весь наш род. Отец должен был представиться в Могиларове как торговец скотом. Как об этом уже говорилось, люди в те времена были простые и необразованные, но так же, как и мы сейчас, знали, что бытие определяет сознание, и предпочитали выходить замуж за торговцев или соответственно жениться на девицах с приданым посолиднее. Иначе любовь — как, кстати, и сейчас — была настоящей.

Как бы там ни было, дед взял напрокат у бай[10] Мито смушковую шапку (шапка эта поженила немало бедняков в нашем селе), а у бай Костадина — кожух. Кожух был новехонький, да и бай Костадин не вчера родился. После долгих уговоров он выдал этот кожух, «еще ни разу не надеванный», но дед обязался при этом, что сын его и сноха в пору жатвы четыре дня отработают на бай Костадина.

Батюшка мой нахлобучил шапку, надел кожух и с помощью деда забрался в седло. Он уже понял, что предстоящая женитьба — дело серьезное, и чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной, весь путь до Могиларова пытался думать о своей суженой. Но как ни старался представить ее себе, в памяти вставала одна лишь перламутровая пуговица — единственное, что он успел разглядеть в то первое свое посещение. Время от времени эта блестящая пуговица возникала на фоне черной лошадиной гривы, разрасталась до размеров тарелки и опять исчезала. И тогда отец начинал думать, что скоро женят его на этой пуговице и заставят с ней век вековать. Поглощенный такими любовными мыслями и томлениями, он и не заметил, как добрался до Могиларова. Отыскал дом Каракачанки и остановился там.

Каракачанка времени даром не теряла — встреча моего отца с матерью должна была состояться на посиделках, которые устраивались в одном из соседних домов. Встреча эта готовилась втихомолку, и все же в молодежных, как сейчас бы сказали, кругах Могиларова пошли разговоры, что некий малый из некоего села нынче вечером встречается с Берой Георгиевой.