Новеллы и повести. Том 2

Тем временем сюда приходили и уходили местные парни. Одни подсаживались к девушкам, другие стояли, словно городовые, и с нескрываемой ревностью наблюдали за моим отцом. Особенно недружелюбные взгляды кидал здоровенный малый с всклокоченной шевелюрой и густыми, сросшимися у переносицы бровями. Он просто испепелял родителя глазами. Этот неотесанный пастух частенько подсаживался на посиделках к матери, но, как говорится, без серьезных намерений. Заигрывания его не были ей неприятны, потому что был он куда более дерзок, чем батюшка. Только вот не догадался сделать ей предложение. И теперь она не упустила возможности отплатить ему с лихвой, недвусмысленно дав понять, что «купчишка» из соседнего села явился с серьезными намерениями, собирается взять ее себе в жены. Иные, дескать, парни, вместо того чтоб дичать в лесу, занимаются доходным делом, выколачивают деньгу. Если остроумие у этого пастуха иссякало весьма быстро, то честолюбие его, как всякого могиларовца, не знало пределов. Парень подхватил свою железную палку и удалился.

Спустя час, когда отец направлялся к Каракачанке на ночлег, ему пришлось испытать на себе прочность этой палки, сработанной по тогдашней моде, — в палец толщиной, загнутой сверху, чтобы ее можно было вешать на руку повыше кисти, и снабженной шариком снизу. Великолепное это оружие служило могиларовцам шпагой, когда требовалось отстоять личное свое достоинство, и саблей, когда возникала нужда отразить нашествие чужаков.

Выждав отца на подходе к дому Каракачанки, пастух спросил его, какого черта он без разрешения приплелся в их село. Папаша молчал, поскольку ему до сих пор не было до конца ясно, ради чего, в сущности, понесло его в Могиларово. Пастух же воспринял его молчание за чванство преуспевающего торговца и возгорел желанием отучить чужака от этой неприятной заносчивости людей более высокого сословия. Взмахнула палка — и от первого же удара отец оказался на земле.

— Ну, говори! — кричал пастух, лупцуя его куда попало.

Даже захоти отец сказать что-нибудь, у него духу не хватило бы. Свернувшись в клубок, он катался по снегу. Он считал невообразимой глупостью вступать в единоборство с противником из-за какой-то женщины, явно предпочитая помереть с философским смирением, только бы потом не судачили, что он принес себя в жертву юбке, даже если это и его будущая жена. Я лично считаю это единственно разумным поступком, совершенным им в жизни.

Новый кожух, которым папаша так поразил воображение могиларовских девиц, пошел клочьями. От смушковой шапки на снегу осталось два-три лоскутка. Пастух поднял один из них, тщательно протер им палку и… поминай как звали!

Далеко за полночь Каракачанкин сын наткнулся на моего отца, совсем уж доходившего в снегу. Парень разбудил своих, подобрали они папашины останки и, не теряя времени, отправили на санях домой. Разделан был батюшка здорово, и, судя по тогдашнему его состоянию, он даже не помышлял, что сможет стать мне отцом. Все вроде бы вело к тому, что судьба возложила на другого это серьезное дело.

Завернули отца в свежесодранные бараньи шкуры и оставили возле теплой печки. Бабка была уверена, что он уж не жилец на этом свете, оплакивала его по нескольку раз на день. И попутно прикидывала про себя, как она с оказией передаст на тот свет сердечные поздравления троим своим ранее умершим детям, а также всем остальным опочившим родичам и знакомым. В посланиях ее сквозила и определенная зависть к тем, что на небесах. Сообщив, что тут, на земле, они, слава богу, пока сводят концы с концами, бабка, однако, заключала, что если дела и дальше так пойдут, то вскорости и она переберется туда, к ним, отдохнуть от земных невзгод. Вообще в эти дни она установила постоянную связь с миром иным и частенько копалась в сундуке, где хранился штабель новой одежды, предназначенной для большого путешествия.

Дед тоже жалел своего первенца, но не до такой же степени, чтоб впадать в отчаяние. Он уж схоронил троих, так что, если на то божья воля, схоронит и четвертого. Гораздо серьезнее деда занимала проблема кожуха. За смушковую шапку он отдаст две несушки — и дело с концом. А вот за что купить новехонький кожух? О двух баранах, которых пришлось забить, чтоб завернуть в свежие шкуры покалеченного сына, говорить уже не приходится. Но чтобы справить бай Костадину новый кожух, придется заколоть еще двух, а это уж пахнет полным разорением. И ради чего, спрашивается? Ради снохи, которой он и в глаза-то не видал, а теперь, пожалуй, и вообще не увидит.

Вот какие чисто экономические проблемы занимали деда, когда он возился подле амбара, подбирая доски для будущего гроба.

И только трое сорванцов извлекли для себя приятное из происшедших прискорбных событий. Целыми днями обгладывали они бараньи кости да шарили по дому, с головы до пят перепачканные бараньим жиром…