Новеллы и повести. Том 2

Он вышел на улицу и увидел перед телефонной будкой длинную очередь. Люди даже в очереди стоят, чтобы позвонить по телефону. Сотни телефонов, наверно, звонят сейчас во всех домах нашей улицы и всего города, погруженного в жаркое летнее марево. Только его телефон молчит, притаившись в углу. Он увидел руку девушки, опускавшую монету, красивую белую руку, какой он давно не касался. Когда кабина освободилась, он вошел в нее, и на него пахнуло ароматом женских духов. Он было заколебался, но потом бросил монету и набрал номер собственного телефона. В трубке послышались гудки — они доносились, как сигналы спутника из космоса, которые он столько раз слышал по радио.

Иван Барабанов оставил трубку болтаться на шнуре и кинулся домой. Никогда еще он так быстро не взбегал по лестнице. Руки его ходили ходуном, пока он отпирал, и первое, что он увидел, когда открыл дверь, было круглое лицо хозяйки; она стояла в испуге и тут же начала ему объяснять, что телефон звонит, но она не решается войти в комнату и узнать, кто его спрашивает.

— Да пожалуйста, пожалуйста! — любезно отвечал ей Иван Барабанов, пока, улыбаясь до ушей, бежал по комнате к телефону.

Телефон заполнял звоном всю комнату. Аппарат ожил и посылал в воздух свои мелодичные импульсы. Иван Барабанов снял трубку и, повернувшись к хозяйке, со счастливым лицом крикнул: «Алло!»

— Может, девушка, — сказала хозяйка и прикрыла дверь.

«Деликатная и воспитанная женщина», — подумал Иван Барабанов.

— Кто-то оставил трубку висеть на шнуре, — говорил голос в трубке.

— Наверно, не работает, — сказал другой голос, женский.

— Дай попробую, — сказал первый голос.

— Сначала положи трубку, — сказал женский голос.

Что-то щелкнуло.

Иван Барабанов подержал еще трубку около уха и медленно опустил ее на вилку. Телефон скалился белыми цифрами диска. Дразнит он его или смеется над тем, что он один?

Он прошелся взад и вперед по комнате. Откуда-то из глубины дома доносилось гортанное кукареканье баскервильской собаки, слышен был шум Троянской войны во дворе и время от времени подавал голос клаксон.

Он открыл окно и увидел внизу «москвич». Иван Шулев и Иван Флоров разбирали мотор. Рядом с машиной лежало запасное колесо. Он подумал, что если б он понимал в автомобилях, он тут же бы спустился во двор и работал бы наравне с другими, чтобы «москвич» стал на колеса. Но он работал чертежником в архитектурной мастерской и умел только чертить.

Тогда ему вдруг пришло в голову, что он может накачивать шины, он сколько угодно шин набил бы воздухом, лишь бы это могло пригодиться Ивану Флорову.

Он оставил окно открытым и пошел во двор к механикам, намереваясь спросить их: «А не надо ли подкачать какую шину?»

*

Если самолет гудит в небе, призывая всех: «Покупайте в ЦУМе», мы можем закрыть окна и не впускать шум. Если солнце спустится низко и заглянет в комнату, мы можем задернуть занавески и укрыться от его любопытства. Если паркет скрипит как раз там, у буфета, мы не будем на него ступать, мы обойдем это место и буфет не будем открывать. В комнате должны царить тишина и прохлада, чтобы младенец мог как следует выспаться…

Но эта муха — откуда она взялась, как могла проникнуть в комнату эта ужасная муха, я ведь сказала, чтоб окно приоткрыть только чуть-чуть и не подымать тюлевую занавеску, потому что мухи боятся тюля, и она бы не влетела.

Я и не поднимала тюль, это, наверно, ветер его приподнял, и муха влетела.

Принеси щетку для паутины, сейчас мы ее достанем, вон она куда села, на потолок!

Щеткой ничего не выйдет, она летает, не подпускает к себе. Злая стала от жары, так она и даст убить себя щеткой. А где твой шарф, тот длинный, шлепни ее шарфом, сразу прикончишь.

Нет, нет, шарфом не получится, видишь, куда она забралась, в абажур забилась, негодяйка!

Ну-ка, зажги свет, сожжем ей лапки.

Снова полетела.

Ох, до чего же нахальная муха, разбудит малыша! Смотри, как кружит.

Так переговаривались Три мушкетера, взбудораженные присутствием мухи. А муха кружила по комнате, пикировала на младенца, который спал, сжав кулачки, и раз сумела сесть на его носишко, на самый кончик, потому что мухи всегда ищут для приземления какую-нибудь вершину, чтобы потом прогуляться по гребню и ощупать своей поганой мордой всю окрестную территорию.

Подлетела б она только к окну, ударилась бы о стекло, тут бы мы ее и прикончили.

Пока она билась бы о стекло, мы б ее и прикончили.

Да вот, не летит к окну, хитрая она и злая от жары.

От жары они становятся злыми, как собаки.

Даже злей, чем собака, эта нахальная муха, и грязная до ужаса.

Кто знает, на каких грязных помойках она сидела!

Не гони ее туда, где малыш, зачем ты ее все в ту сторону гонишь?

Разве я стала бы ее туда гнать, сама летит, проклятая!

Шарфом ее, шарфом, брось щетку!

Стой, стой!

Ах, гадина!..

Наконец, муха со свернутой шеей упала на ковер. Младенец все так же сжимал кулачки и сосал во сне. Младенцы сосут и во сне, поэтому они так быстро растут.

*