Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.

Особенно характерным в данном контексте выглядит еще один эпизод, описанный в записках Фаленберга и относящийся уже ко времени арестов в Тульчине. 11 января 1826 г. доктор Шлегель вошел к Фаленбергу «в приметном смущении» и, «после первых приветствий, устремив на него (Фаленберг пишет о себе в третьем лице. – П. И.) значительный взор, он сказал:

– Меня везут в Петербург.

– Вас? – прервал Фаленберг с видом шутки, – Быть не может! Мы вас не отпустим ни за что, всеми силами ухватимся за вас и отстоим.

– А когда так, – промолвил Шлегель, – то одного из нас двух» (в другой редакции записок, опубликованной Т. Шиманом – «Ну, одного из нас также увезут»)[1096]

.

Из мемуаров Фаленберга следует, что Шлегель пришел к автору, будучи уверенным в своем скором аресте («меня везут в Петербург»). Ответ Фаленберга не оставляет сомнений – речь шла именно об аресте и отправке в столицу для присоединения к начавшемуся следственному делу. Причины этой уверенности Шлегеля не раскрыты. Но на каких основаниях такое убеждение могло возникнуть, что за ним стояло?

Скрытый подтекст этого диалога видится достаточно ясным. К 11 января 1826 г. в Тульчине и его окрестностях были арестованы и отправлены в Петербург П. И. Пестель, А. П. Юшневский, Н. И. Лорер, Ф. Б. Вольф, Н. В. Басаргин, А. А. и Н. А. Крюковы, П. М. Леман, А. В. Ентальцев, Н. С. и П. С. Бобрищевы-Пушкины, Н. А. Загорецкий, А. И. Черкасов, Ф. Г. Кальм и, кроме того, отправлены неарестованными И. Г. Бурцов и П. В. Аврамов. В январе в штабе 2-й армии уже знали об открытии заговора, об обнаруженных правительством намерениях заговорщиков – как из печатных известий, так и по служебным каналам (начиная с информации, полученной от А. И. Майбороды). Шлегель, таким образом, был хорошо осведомлен, о каком заговоре идет речь и о причине арестов многих офицеров, служивших в Тульчине. Опасаться ареста могли только лица, так или иначе причастные к заговору, вступившие в тайное общество или знавшие о нем. Фаленберг особо подчеркивает в своих воспоминаниях, что на следствии он не назвал Шлегеля, который, по его словам, первым сообщил ему о том, что заговор преследовал цель цареубийства (эти сведения были почерпнуты Шлегелем из официального печатного объявления) [1097]

.

Мемуарное свидетельство Фаленберга обладает высокой степенью достоверности. Доверительному характеру его отношений со Шлегелем способствовала и принадлежность обоих к военным чиновникам немецкого происхождения, и лечение, которым пользовалась с помощью Шлегеля жена Фаленберга, совместная длительная служба при Главном штабе 2-й армии.

Доктор Шлегель отнесен к числу членов Южного общества исследователем, внимательным к деталям такого рода, – М. В. Нечкиной: «член организации»[1098]

. Вероятно, историк основывалась на показаниях Н. А. Крюкова и воспоминаниях П. И. Фаленберга. Кроме этих свидетельств, имеется еще косвенное указание в воспоминаниях Н. В. Басаргина. В составе «молодого общества» «серьезного направления», возникшего при штабе 2-й армии и служившего кадровым источником для Тульчинской управы тайного общества, в ряду офицеров, собиравшихся вместе и оживленно обсуждавших интересующие их вопросы, он перечисляет двух военных докторов, а именно Вольфа и Шлегеля, входивших в этот кружок «одномыслящих людей»; дружеская связь последнего с Басаргиным и другими видными заговорщиками несомненна. Шлегель также лечил заболевшую жену Басаргина и, помимо всего прочего, доставил ему заграничный паспорт[1099].

По нашему мнению, приведенные сведения позволяют уверенно считать Шлегеля лицом, входившим в декабристский круг в Тульчине. Если он и не был принят в декабре 1825 г. в тайное общество, – а о предполагавшемся приеме сообщал Пестелю Барятинский в ноябре, – то во всяком случае знал о его существовании; иначе трудно интерпретировать данные о беспокойстве Шлегеля при арестах в Тульчине, переданные в воспоминаниях П. И. Фаленберга.

Следствие не заинтересовалось показаниями Н. А. Крюкова, но почему не появились другие показания о членстве Шлегеля, как это было в случае Е. Е. Лачинова? Возможно, Шлегеля спасло то, что на следствии многие арестованные стремились не упоминать лиц, мало затронутых движением, располагавших лишь небольшой информацией – некоторые участники тайных обществ, связанные лишь с одним лицом, принявшим его, не были названы, легко замешанных старались не упоминать. Свою роль могло сыграть и то обстоятельство, что доктору были обязаны многие из арестованных, в том числе Фаленберг и Басаргин, жены которых пользовались его врачебной помощью. И. Б. Шлегель в 1820-е гг. пользовался большим авторитетом в армии из-за участия во многих военных кампаниях и благодаря своему врачебному искусству, а впоследствии получил широкую известность как организатор медицинского дела, президент Медико-хирургической академии[1100].