Итак, с одной стороны, всякая этическая теория должна брать отдельного человека, каков он есть, ибо она не может требовать от него того, чего он не способен хотеть сам по себе. Но, с другой стороны, если она не хочет одобрять всего, отвратительного, вытекающего из данной его восприимчивости к удовольствию и страданию, она должна требовать от него сделаться иным, чем он есть. Величайшей проблемой является исследование условий такого индивидуального изменения при данном положении вещей и нахождение путем этого исследования средств осуществления нормального состояния. Одного допущения свободы недостаточно для разрешения проблемы. Ведь если даже понимать действительную свободу в самом широком смысле, все же свободный человек может выбирать только между возможностями, которые ему известны, – он не в состоянии создавать себе цели из ничего. Он не может стремиться к такому совершенству, какого он себе никогда не представлял; он не в состоянии решить в пользу того, что никогда не бывает объектом его хотения, ибо подобная вещь не оказывает на него никакого влияния. Он может только одну побуждающую его цель предпочесть другой, отклонить один толкающий его мотив и подчиниться другому. Конечно, сама воля является существенным фактором в изменении человеческой восприимчивости, поскольку ее решения изменяют самый душевный склад и создают действующие в определенном направлении привычки. Однако, чтобы был возможен этот процесс, ему должен предшествовать мотив в форме такой мысли о цели, которая возбуждала бы наше чувство. Вопрос, значит, прежде всего в следующем: как могут возникать этические идеалы и как они могут возбуждать человеческое чувство?
Всякое этическое исследование, даже отправляющееся от чисто гедонистических точек зрения, требует от человека, по крайней мере, чтобы он размышлял по поводу целей и мотивов своих поступков, отвлекался от минутных влечений и возвышался до более общих целей. Оно требует от него разумности, по крайней мере, в том смысле, чтобы он, принимая в расчет неизбежные последствия, боролся с непосредственной властью отдельных влечений. Оно либо предполагает, что человек доходит до предпочтения длительного наслаждения мимолетному путем естественного развития своего мышления, которое делает его, таким образом, восприимчивым к ценности только еще предстоящего удовольствия; либо оно допускает, что такой результат создается этическими наставлениями, которые могут содействовать доставлению господства человеческому разуму. Однако те учения, которые внушают человеку стремление к более высоким благам и побуждают его заботиться вместо эгоистических интересов о благе ближних, должны не просто допускать, что в человеке заложена восприимчивость к соответствующим чувствам (самоуважению и любви к ближним), – они должны предполагать, что в течение развития эта восприимчивость станет настолько живой, что названные высшие цели покажутся ему ценными, и мысль о них в состоянии будет двигать его волю.