Новые идеи в философии. Сборник номер 14

«Он представляет ценность, которой никакая переоценка не грозит». Таково было верное суждение об основателе критической философии в те дни, когда праздновали столетие его смерти. И это же суждение может быть применено к основанной им критической этике. Тем, что мы в настоящее время именно так судим о Канте, что мы снова к нему возвращаемся, мы обязаны Куно Фишеру, который вернул нас к Канту своей работой о нем, создающей эпоху. Пусть она нуждается в тех или других поправках в отношении деталей, пусть она кое в чем нуждается в дальнейшем развитии, принципиальные ее основы заложены правильно и стоят за пределами всяких переоценок. И именно в том, что она поддается дальнейшему развитию в деталях, базируясь на этих принципах, мы усматриваем то великое ее значение. В этом сходятся все те, которым удалось проникнуть вглубь этических проблем. Если бы даже дальнейшее развитие выводов, вытекающих из принципа, пошло различными путями, в признании самого принципа существует полное единодушие. А так как для меня здесь важны прежде всего принципиальные идеи, так как мне важно охарактеризовать принцип критической этики, то я могу надеяться дать в последующем изложении не только одно мое мнение. Пусть форма принадлежит мне одному, суть дела есть общее достояние и даже более общее, чем это готовы признать догматики и антиморалисты. Правда, не так обстоит дело с его действием вширь, но очень немногочисленными сторонников наших воззрений все же признать нельзя. Есть целая кучка ревностных бойцов, борющихся под знаменем критической этики. И если влияние их вширь в действительности невозможно сравнить с тем же влиянием других воззрений, то зато сильнее должно признать их действие вглубь; и если за них не настоящее – с одной стороны утилитаристическое, а с другой – абсолютно-индивидуалистическое, – то зато, мы надеемся, будущее.

Этический догматизм преодолен, если не фактически, то логически, антиэтическим индивидуализмом. Самой существенный и сходный пункт первого, а именно, природа и жизнь, ведет ко второму. Догматизм был последователен в своем «уравнивании», но он сделал свои «выводы» из ложных предпосылок: из ложно-интерпретированной действительности и ложно интерпретированной жизни. Его неправильная интерпретация, а с тем вместе и ложные предпосылки были вскрыты индивидуализмом, и догматизм был преодолен. В индивидуализме последовательно продуман до конца всякий логически-определенный догматизм, но это именно значит, что он, как этика, преодолен. Но, как мы заметили уже выше, полемика его вовсе не коснулась критической этики, потому что с ней и не было никаких точек соприкосновения. Так и в настоящее время, после «переоценки всех ценностей», краеугольные камни критической этики остаются столь же непоколебленными, какими они были при самом заложении их, т. е. приблизительно за сто лет до всякой переоценки, если вообще ставить существование их в какую-нибудь зависимость от этой переоценки и ее антиэтической тенденции.

Индивидуализм искал основу свою только в природе и только самое природу хотел считать нормой. Если же она, в конце концов, требовала обуздания инстинктов, то она не могла подвести под это требование надежную основу, потому что идеал «возвращения к природе» все же базировался всегда на природе, а, следовательно, и на самом «инстинкте» и «смелости инстинктов»: воля, как голая природа, не может обуздать столь же естественный инстинкт, с точки зрения чистой природы они друг от друга неотделимы, вследствие чего постоянно создавался порочный круг.

Итак, критическая этика ничего не может ожидать от аморального индивидуализма и нечего ей опасаться его. Все же она должна обосновать для себя собственный свой принцип и самой защитить свои основы. Так как, далее, она все же желает быть этикой и, как таковая, выставить общеобязательные линии человеческого поведения, то, хотя полемика антиэтического индивидуализма ее и не коснулась и не поколебала, она все же со своей стороны должна подвергнуть его критике и поколебать его основы.

Слабость же индивидуализма заключается, как было мимоходом замечено уже выше, в его натурализме. Подобно догматизму, он надеялся вычитать из природы нормативное. Он только интерпретировал природу правильнее, чем догматизм. Правильной предпосылкой его аргументации было, что в чисто естественной жизни властвует абсолютно-индивидуальное всего действительного, как и победа сильного над слабым. Поэтому он в сравнении с всеуравнивающим догматизмом был совершенно прав своей интерпретацией природы. Отсюда далеко еще не следует, что вся его точка зрения правильна абсолютно и в сравнении со всякой этикой. Индивидуализм показал только, что на догматически-биологической основе никакая этика невозможна, но он не показал, чтоб невозможна была никакая вообще этика. Напротив, выводы из антиэтического идеала опровергают его самого, как он опроверг, как этику, догматизм, сделав правильные выводы из правильно выставленных предпосылок.