Новый Мир ( № 2 2007)

“Подполье” собрало в узел и европейские, и свои отечественные идейные нити; собрало в антиреакции — “теоретический разрыв” в “Былом и думах” один из примеров. В литературе того столетия можно также собрать ряд “антипараллельных мест” к достоевским “Запискам...”. Антиреакции на антиреакции — непреднамеренные и потаенно осознанные (как, увидим, у Чехова). Что во мне свободного-то останется, глумится подпольный, если я показал такому-то кукиш, а мне расчислят и докажут, что и необходимо должен был показать, “потому, что не мог не показать”? А через несколько лет Лев Толстой откликнется в теоретическом эпилоге “Войны и мира”: “Вы говорите: я не свободен. А я поднял и опустил руку. Всякий понимает, что этот нелогический ответ есть неопровержимое доказательство свободы”. Но тут же Толстой шаг за шагом ограничивает и почти снимает это доказательство как нашу иллюзию, подобно тому как “законы Кеплера и Ньютона” отменяют непосредственно ощущаемое нами чувство неподвижности нашей Земли. Так и с поднятой рукой как непосредственно ощущаемой нашей свободой. И вновь “Кеплеровы законы”. “Так называемая свобода воли есть не что иное, как...” — формулирует от имени законов автор-герой “Записок...”.

И наконец, в итоге большого цикла нашей литературы — Чехов. Почти уже предсмертное письмо его С. П. Дягилеву (30 декабря 1902 года): “Теперешняя культура — это начало работы во имя будущего <...> чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего Бога — т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре”.

“Это сухой ум, и он хотел убить в нас Достоевского”, — отозвался в частном письме (но тем откровеннее) на смерть Чехова Иннокентий Анненский. И что интересно — именно автора “Записок из подполья” он (Чехов, по Анненскому) хотел в нас убить. Против имени Достоевского он выставил как аргумент “дважды два”, конечно помня из подпольных записок, что “дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти”. Антипараллельные места у Герцена и Чехова окружают “Записки...” с двух исторически и хронологически разных сторон, но отрицательно соотносятся с ними по той же части — по части религиозного потенциала “Записок...”, открыто в них даже и не проявленного. Но именно в этом пункте вступают с ними в антиконтакт.