“Записки о войне” — записки победителя, человека, убежденного в том, что он — субъект истории, тот, кто историю делает, а не ее объект — тот, кого история делает. Пройдет сколько-то лет, и Слуцкий почувствует себя объектом истории, а еще через несколько лет точно зафиксирует это: “...осенью 1952 года... До первого сообщения о врачах-убийцах оставалось месяц-два... Такое же ощущение — близкой перемены судьбы — было и весной 1941 года, но тогда было веселее. В войне, которая казалась неминуемой тогда, можно было участвовать, можно было действовать самому. На этот раз надвигалось нечто такое, что никакого твоего участия не требовало. Делать же должны были со мной и надо мной”. В 1944 — 1945-м, когда писались и на машинке печатались “Записки о войне”, до этой “перемены судьбы” было далеко. О времени победы Слуцкий написал в одном из своих стихотворений: “Я делаю свободы полный вдох. Еще не скоро делать полный выдох”.
Полный вдох свободы — еще несвободного, еще скованного догмами человека. В 70-е годы Слуцкий сформулирует: “Я был либералом. При этом — гнилым. Я был совершенно гнилым либералом”. В 1944-м, 1945-м такая характеристика показалась бы ему оскорблением. Тогда он ощущал себя “якобинцем XX века”, “харьковским робеспьеристом”. Его Робеспьером был Сталин.
Автор “Записок...” еще не уверен, будет ли он поэтом. Сможет ли он увиденное “заковать в ямбы”. Он понимает себя действующим политиком, равновеликим Черчиллю, Тито... Сталину. (В позднем, “послекультовом”, стихотворении Слуцкий напишет об этом самоощущении: “И я верил, что Сталин похож на меня, только лучше, умнее и больше...”) Вот это-то ощущение равновеликости политиков и рядовых участников политики делало “Записки о войне” при всей их “ортодоксальности” — абсолютно непечатабельными.