Новый Мир, 2000 №10

В предисловии ко 2-му изданию «Категорий…» автор писал: «Один из проницательных читателей этой книги спросил автора, осознавались ли изучаемые в ней сюжеты: восприятие времени и пространства, отношение к личности, к праву, собственности и труду как проблемы людьми средневековья или же это вопросы, продиктованные историку современностью? Вне сомнения, в своеобразной форме эти темы занимали людей той эпохи, но настойчивость, с которой современный медиевист задает средневековым источникам именно эти вопросы, объясняется прежде всего их теперешней актуальностью» (2, 19). А вот что он отмечает в предисловии ко второму тому «Избранных трудов»: «Один из моих критиков, отметив универсальность рассматриваемых мною аспектов средневековой цивилизации, выразил сомнение в том, насколько они продиктованы ее спецификой; не порождены ли они некой априорной схемой, созданной историком и как бы „извне“ подсказываемой изучаемой эпохе?.. Много лет спустя после написания „Категорий“ я обратился к чтению текстов проповедей немецкого францисканца Бертольда Регенсбургского…Особенно меня поразила проповедь „О пяти талантах“ — дарах Господа, коими наделен каждый христианин (эта проповедь стала предметом анализа в одной из глав „Средневекового мира“. — Д. Х.)… Меня поразило следующее обстоятельство: перечень даров, которые он выделил в качестве наиболее существенных, почти целиком совпадает с теми категориями средневековой культуры, которые были намечены мною для ее анализа. И в рассуждении монаха XIII в., и в исследовании историка XX в. в центре внимания находятся время, богатство и собственность, социальный статус и личность. Излишне говорить о том, что интерпретация этих „талантов“ в одном случае и категорий культуры в другом совершенно различна, но то, что я наметил для изучения те самые темы, которые семью столетиями ранее вычленил для проповеди немецкий францисканец, на мой взгляд, служит доказательством правильности сделанного мной выбора, хотя выбор этот, как уже подчеркнуто выше, в немалой мере был подсказан состоянием современного общества. Интуиция не подвела» (2, 13–14).

Итак, исследование средневековой культуры… Но широкой публике вряд ли известно, что Гуревич не сразу приступил к изучению культуры, среди собратьев по цеху он приобрел авторитет как исследователь аграрных отношений в период раннего Средневековья на севере Европы (англосаксонская Англия, Скандинавия). Вроде бы в социально-экономическом ключе написана одна из известнейших (правда, более в кругах специалистов) его книг — «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе», опубликованная здесь в первом томе под названием «Начало феодализма в Европе». Личный друг и постоянный научный оппонент Гуревича, известный специалист по истории итальянского Возрождения Л. М. Баткин как-то заявил: «„Проблемы генезиса…“ явились последней (не хронологически, а методологически) книгой аграрника А. Я. Гуревича и первой книгой социального антрополога А. Я. Гуревича. Его рубиконом».

У «Проблем генезиса…» была более чем нелегкая судьба, во многом определившая судьбу самого Арона Яковлевича, а может быть, даже и судьбы отечественной исторической науки.

«Проблемы генезиса феодализма» вызвали грандиозный скандал в идеологических верхах, книга и ее автор подверглись разносу в партийной печати (один из организаторов травли — тогдашний министр просвещения РСФСР профессор А. И. Данилов), проработке на специально созванных совещаниях «проверенных» историков (самого Гуревича туда не приглашали), редакцию издательства «Высшая школа», где готовилась книга профессора Гуревича, просто разогнали, сам автор был изгнан из Института философии. Обо всем этом Гуревич рассказывает в первом томе «Избранных трудов» в сочинении (не могу назвать его ни предисловием, ни введением, ни статьей) «„Генезис феодализма“ и генезис медиевиста. Злые мемуары в роли предисловия». Скажу сразу, что все кончилось «относительно» хорошо («Я — везунчик, — любит говорить ученый. — Все, что я написал, вышло в свет, и били меня за уже опубликованное и известное читателю»). По сигналу «сверху» травлю приглушили (видимо, какая-то подковерная борьба в «сферах»), автора скандальной книги даже трудоустроили. Л. М. Баткин вспоминает:

«Правда, наказание А. Я. выглядело умеренным. Где-то „наверху“, к счастью, „было мнение“, что печатать книги Гуревича… можно. И все они, одна за другой, выходили в свет в Москве. И переводились. Бедный А. Я. чувствовал себя подчас неловко! — такая важная привилегия была дарована отнюдь не всем вольным стрелкам гуманистики.