Новый Мир ( № 4 2007)

Зачарованный мир в эту пору снесет и проглотит

оплеухи комет и обвалы в притихших горах,

криминальные путчи, реформы, измены, и против

даже слова не ска… (либо слово застрянет в дверях!).

Низколобые дни… Хоть дышалось ни валко ни шатко,

я держался тверёз в темноте, наступавшей с пяти.

И хоть не было сил подниматься и делать зарядку,

было время подпольную радость в себе разгрести.

Я выкручивал с силой душевные мутные груды

и, как мелкую воду из выстиранного белья,

отжимал меланхолию из моих прачечных буден,

чтобы жизнь пообсохла

                        и все побелее была.

Я любил эту жизнь (да, я принял такое решенье!).

И за то, что любил, извинял, принимал таковой, —

обернулась во мне тонко-синею девственной гжелью,

а впоследствии — бойкой, прожженной цветной хохломой…

О единственная, о пахучая сладкая сука,

с кем еще я так близок — зачумно, взакожье, впритир.

Я глазами держу твое небо со светом и звуком.

А закроют мне веки — провалится в сумерки мир.

1986.

 

*    *

 *

Луна полна. И звезды в доле

ее подкожного сиянья.

Она сквозит из шахт и штолен,

томится варом на тагане.

Та, что была крупицей соли,

горошиной, сухим орехом,—

сегодня растеклась повольем

по иудейским горным стрехам.

Как сходит сок с берез и ливен,

камедь луны сползла сегодня

с помолищ иерусалимых

на Айялу в дербах исподних,

от Храма до посадов дальних,

потом — во мрак неокропленный,

желтея, как лесной лишайник

на диких корчевах Сиона.

Раз в месяц запечатлеваю

я эту ночь как вар канунный,

когда Израиль тиглевая

ревмя ревет свеченьем лунным.

И сквозь его дерюги, мнится,

не просочатся дней езеры.

С трезвоном утренней денницы

не пробудятся мжи, мещеры.

И страшно за себя, за каждый

свой волосок, и нерв, и ноготь,

когда я погружен запашно

во всочиво Луны разлогой.

Я так же погружен с корнями

в полноточивый зрелый возраст,

как в чад и смрад изба курная,

как тварь земная в смерть и в воскресь.

1994.

 

*    *

 *

В том промежутке времени, в котором

я здесь мелькал,

всему был точный счет: лесным кокорам,

речным малькам.

Еще во мне запечатлелся список

всех тех людей,

что я встречал. Он как пергамент высох

и затвердел.

Я помню их значительные даты,

их мыслей строй,

причуды, ахиллесовые пяты,

их счет со мной.

Лицеприятно, цепко, неуемно,

во сне, в бреду

я помню все. Я не сужу, а помню.

И встречи жду.

Все утряслось. Сложилось совершенство.

Все улеглось.

Из предвкушений, как из многоженства,

из детских грез —

вдруг выструкалась жизнь, одна как липка,

вся на виду.

Заборным пряслам, листьям повилики

я счет веду.

За жилы и крестец, за корень кровный,

за пот и шерсть,

за целый век, раскатанный по бревнам,

за весь реестр —